любопытства буравила пара любопытных глаз, а потом голова повернулась, видимо, обращаясь к тому, кто ожидал результатов инспекции:
– Он здесь!
Да уж, куда ему еще деться?
К нему потянулись чьи-то руки и вытащили из повозки. Кто-то сунул в лицо горящий факел, словно желал удостовериться, что перед ним именно тот, кто нужно. Сквозь пелену тумана Энсадум разглядел незнакомые лица, ощутил запах собственных подпаленных волос. Тот же человек, что вытащил его наружу, взялся за ручку саквояжа.
Энсадум сделал слабую попытку воспротивиться этому, но его руку грубо оттолкнули. Самого его бросили на землю рядом с перевернутой повозкой. И, будто в довершение всего, чтобы унижение вышло как можно более полным, кто-то наступил сапогом ему на грудь.
Оказавшись на земле, он увидел лежащую рядом лошадь, которая делала слабые попытки подняться. Дыхание облачками вырывалось из ее рта, пока один из людей не подошел ближе и не перерезал ей сонную артерию. Все было проделано одним движением, словно тот человек привык экономить силы, и Энсадум моментально подумал, что другие практики, а тем более кураторы, оценили бы это качество.
Затем, все еще сжимая в руке нож, с которого стекала кровь, тот человек повернулся к Энсадуму.
Сколько раз он сам рассекал плоть и мышцы, извлекал органы, сливал кровь, ни разу не задумавшись, чье перед ним тело? Если ему сейчас перережут горло, как той лошади, куда денется его собственная кровь? Стечет вниз, впитается в землю, в одежду? Окрасит багровым страницы книги, которую только что достал из саквояжа, а затем презрительно отшвырнул в сторону один из нападавших… Ощущая, как жесткие камешки колют щеку, впиваются в висок, Энсадум видел, что брошенная книга распахнулась на вкладке с цветным изображением человеческого скелета, будто сама смерть грозила ему со страниц фолианта…
Однако ему не перерезали горло – по крайней мере, пока. Вместо этого один из людей подошел и пинком перевернул его на спину. Движение отозвалось болью в боку, и Энсадум застонал.
– Этот еще жив.
– Оставь его.
– Но ведь…
– Оставь.
Он наблюдал, как трое разворачиваются и уходят, прихватив его саквояж. Четвертый задержался и некоторое время пристально смотрел на Энсадума. В свете факела его глаза казались горящими углями.
Так ничего и не сказав, незнакомец ушел. Энсадум остался один. Если бы он мог, то наверняка закричал бы им вслед, даже если бы на это ушло его последнее дыхание. Но, к сожалению, был не в силах сделать даже этого. Вскоре вся четверка скрылась. Огоньки их факелов еще продолжали мелькать вдали, но спустя какое-то время и они исчезли.
Еще никогда ему не было так плохо. Казалось, в его теле сломана каждая косточка.
Повозка лежала на боку, частично похоронив под собой лошадь. Теперь Энсадум видел: посреди дороги была яма, в которую и угодил скакун. Скорее всего, он тут же переломал себе ноги, а остальное доделала повозка, которую было уже не остановить.
Подойдя