у нее не было другого способа всем внушить, что на самом деле вопрос очень плох. – Кто на него ответит?
– Можно я? – вызвался Боб (для него это был шанс оправдаться за допущенную бестактность).
– Слушаем тебя, Бобэоби.
– Мы должны встретиться, чтобы поддержать товарища после совершения печальной церемонии.
– Умница. Можешь, если захочешь. Да, мы должны поддержать Германа Прохоровича. В этом цель нашей завтрашней встречи.
– Я, собственно, не очень нуждаюсь, – сказал Морошкин, на самом деле благодарный Жанне.
– Извините, конечно, но это вам сейчас так кажется. Завтра же одному… с этой вашей капсулой… в незнакомом городе…
– Я Ленинград очень хорошо знаю, – возразил Морошкин, скорее не возражая, а соглашаясь с Жанной. – Я здесь вырос, учился и вообще…
– И вообще вы баюкали в колыбели новорожденную революцию, – подхватила Жанна, и на этот раз ее остроту оценили – все улыбнулись, кроме Капитолины.
– Что ж, я согласен. Называйте место.
– Раз вы потомственный ленинградец, то вы сами и называйте…
– Хорошо, есть одно кафе, как раз недалеко от Эрмитажа.
Жанну слегка задело, что место выбрано к выгоде Капитолины, и она решила отыграться на времени:
– Я предлагаю завтра в два часа дня.
Все подумали и согласились.
Две цыганки
Перед самым Московским вокзалом, когда все уже стояли с вещами в коридоре, по вагону, протискиваясь между пассажирами, оттесняя женщин и детей, прижимаясь (прилепляясь) грудью к мужчинам, прошли зазывалы – две цыганки. Обе были смуглые до черноты, одна совсем старая, пропахшая табаком, с бельмом на глазу, другая помоложе и постройнее. Обе шуршали пестрыми юбками, шелестели монисто, посверкивали серьгами с поддельным жемчугом и показывали золотые коронки на передних зубах (намеренно держали приоткрытым рот).
– Погадаю на трефового короля, – пела старуха.
– Снимаю сглаз, порчу, – вторила ей та, что моложе.
– Девочки, кому аборт – недорого, – заговорщицки предлагала первая.
– Исправим карму, – обещала вторая.
– Сама, что ли, исправляешь? – спросил Морошкин, пока она переступала и перетаскивала юбки через его портфель.
– Зачем сама? Ученые люди есть. Вот адресок, барин. – Она достала из-за пазухи и протянула ему бумажку.
– Какой я тебе барин? Я – мужик, пролетарий умственного труда.
– Не пролетарий ты. Барин и есть. Вон руки белые и борода вся в серебре… Только сына потерял – хоронить едешь.
Морошкин обомлел.
– Ишь ты! Откуда про сына знаешь?
– А у тебя на лице все написано. Позолоти ручку – я тебе еще больше скажу. – Цыганка выставила лодочкой ладонь для позолоты.
– Не надо мне. Не хочу. Хоть ты сама меня озолоти, не буду.
– Боишься, барин… Не из храбрецов ты, однако.
– Ну боюсь…. Боюсь я свое будущее узнавать. Давай адрес.
– Я