.

рядом, невольно обратил внимание, что у гостя длинные острые ногти, и эта деталь опять будто о чём-то напомнила, но поручик не придал ей значения.

      Меж тем Крестовский-Костяшкин, положив перчатки поверх цилиндра, начал рассказывать:

      – Я, знаете ли, скромный помещик. Живу в имении, никуда почти не выезжаю, поэтому соседи меня знают плохо. Вы наверняка обо мне не слышали.

      – Нет-с, не слышал, – признался Ржевский.

      – А между тем, – сказал гость, – моё имение не так далеко от вашего. Поэтому до меня дошёл слух, что есть у вас дворовая девка по имени Аполлинария, которая поёт изумительно. На всю округу славится.

      – Аполлинария? – озадаченно спросил Ржевский и оглянулся на Полушу. Та отчего-то перестала звенеть посудой, но продолжала стоять возле стола, рассеянно вертя в руках серебряную ложку.

      Гость тоже посмотрел на Полушу и хищно прищурился.

      – Это она?

      Поручик вспомнил, что Полуша в самом деле красиво поёт, хотя он её ценил не за это.

      – У меня среди дворовых только одна Аполлинария. Других нет.

      – Значит, она. – Гость ещё сильнее прищурился и цыкнул зубом. – Продайте мне её, Александр Аполлонович. Хорошие деньги дам.

      – А зачем она вам? – спросил Ржевский.

      Гость мечтательно вздохнул.

      – Я – скромный помещик. Живу скучно, почти никуда не выезжаю. Одно у меня развлечение – мой крепостной театр. Вот для театра мне ваша певунья и нужна. На одну из главных ролей в новом спектакле.

      Поручик ещё ничего не ответил, а Крестовский-Костяшкин уже смотрел на Полушу, как смотрят на крендель, только что купленный у уличного торговца, – с которой бы стороны откусить.

      Полуша уронила ложку и вскрикнула, умоляюще глядя на Ржевского:

      – Барин! Не продавай меня!

      От этого возгласа даже оконные стёкла зазвенели, а гость опять вздохнул мечтательно.

      – Голос сильный, звонкий. Для театра – самое то.

      Полуша уже чуть не плакала.

      – Барин, не продавай меня! Неужто у меня здесь ролей мало?! Я тебе Наполеона играю, маршала Мюрата играю, маршала Нея играю, маршала Понятовского играю. Разве плохо играю? Ты же всегда довольный.

      Ржевский вспомнил, как Полуша изображала Наполеона минувшей ночью, и это воспоминание заставило встрепенуться.

      Что же это такое? Ведь поручик спросил, зачем гостю Полуша, просто так, из любопытства. И не собирался продавать её! Однако голос у гостя имел странное свойство – усыплял, убаюкивал, и только поэтому Ржевский не сказал «нет», а сидел словно в полузабытьи.

      Поручик уже собрался заявить своему визави, что продавать Полушу не намерен, но беседа продолжилась в другом ключе – как будто сделка возможна.

      – Так у вас здесь тоже театр?! – воскликнул Крестовский-Костяшкин, когда Полуша кончила причитать. – Не знал, что вы – тоже любитель.

      Поручик замялся:

      – Ну как вам сказать…

      – И роли у вашей актрисы такие занятные, – продолжал рассуждать гость. – Вот