весьма долго, – заметил гость. – У вас сколько актов? Три? Четыре?
Ржевский удивился. Про количество половых актов, происходящих в течение ночи, его раньше никто прямо не спрашивал.
– Когда как, – ответил поручик. – Обычно – два. Но бывает и три, и четыре. А иногда и пять.
– О! – Крестовский-Костяшкин посмотрел на Ржевского с уважением. – Пять актов! Потрясающе!
– Да ничего особенного, – отмахнулся Ржевский. – Вот когда я служил в Мариупольском гусарском полку, у нас один рядовой…
– Так вы продадите мне вашу Аполлинарию? – нетерпеливо перебил гость. – Как я уяснил из ваших слов, она ваша основная актриса, поэтому предлагать малую цену бессмысленно. Но я готов раскошелиться.
– Полуша у меня, – поручик задумался, выбирая слово поточнее, – одна из основных, но…
– Понимаю ваши обстоятельства, – снова перебил Крестовский-Костяшкин. – Однако мне для нового спектакля необходима актриса с хорошим голосом. Без этого никак! Так что предлагаю вам за Аполлинарию сто рублей серебром.
– Барин! – Полуша, по-прежнему стоявшая возле стола, упала на колени и закрыла лицо руками.
Ржевский оглянулся на неё и произнёс:
– Подождите, Владислав… э…
– Казимирович.
– Вы меня как-то не так поняли, Владислав Казимирович, – проговорил поручик. – Я вообще не намерен продавать Полушу. Она мне самому нужна.
– Несомненно нужна. Поэтому предлагаю сто пятьдесят рублей серебром.
– Нет.
– Двести рублей серебром.
Ржевскому однажды уже называли эту сумму. Купцы из близлежащего города Ржева предлагали именно столько, чтобы поручик больше никогда не приезжал в город и не беспокоил их жён и дочек. Помнится, сумма не сильно впечатлила поручика, а теперь и подавно:
– Нет.
– Двести пятьдесят.
– Владислав Казимирович, я понимаю ваше стремление, но…
– Вы слышали? Двести пятьдесят.
– Владислав Казимирович…
– Это отличная цена.
– Нет, не продам.
– Но вы же понимаете, что обычная цена дворовой девке – двадцать пять рублей? А я вам предлагаю двести пятьдесят.
– Нет, Владислав Казимирович, не продам. – Когда речь шла о женщинах, Ржевский не мог и не хотел думать о деньгах.
– Очень жаль, – сказал Крестовский-Костяшкин.
Его левая рука, успевшая стиснуть деревянный подлокотник кресла, теперь начала медленно сжиматься в кулак, попутно оставляя на полировке бороздки от острых ногтей.
– Позвольте откланяться, – сказал гость, взял перчатки, шляпу, трость, поднялся с кресла, небрежно кивнул Ржевскому и направился к выходу.
Ржевский проводил странного посетителя до крыльца, а когда вернулся, то увидел, что кухарка Маланья подняла Полушу с колен и утешает:
– Ну что ты, Полушка? Чего ревёшь-то? Не продал тебя барин этому упырю. Не продал.
– Упырю? – испуганно спросила Полуша. – Разве он упырь?
– Упырь, – уверенно ответила Маланья. – Я сразу приметила, когда он