шептал ей: если нечем занюхать крепкий алкоголь, можно втянуть носом запах своего носка. Потом Славик сигналил зеркальцем из своего окна, что было в доме напротив. Возможно, завлекал занюхивать его носком?
Вовка. Он, заходя в класс, зычно орал: “Бабы – овцы!” И за этот незамысловатый комплимент его все любили. Ну, и чертовски симпатичный, конечно, был отрок. Ушкина “овечий комплимент” часто с удовлетворением в душе принимала на свой счёт…
Алёшенька. Смуглолицый спокойный хорошист, который часто давал Ушкиной списать просто так и будучи интеллигентным человеком по утрам интересовался: “Как дела?”
Валера. К нему как-то раз притащила упирающуюся Ушкину их любимая класснуха. Было такое извращение: учитель и один-два активиста класса таскались к отстающим ученикам, дабы проверить, как те корпят над учебниками по вечерам. У Валеры был неимоверный бардак, он валялся на диване и кидал мяч в стену, на замечания класснухи реагировал пассивно. Состояние пережитого совместного стыда, как ни странно, надолго сроднило потом его с Ушкиной…
Суматошное подростковое лето после восьмого класса туманило мозг. Машка отбывала на отдых к тётке в деревню, неожиданно было решено, что соседка-одноклассница поедет с ней. Избави нас Боже от красивых подруг! Но и подругами они никогда не были, больше того – Ушкина недолюбливала эту девицу. Наслаждаясь нехитрым деревенским отдыхом, выпускницы восьмого класса заскучали. Тут-то и послала судьба им “юношей бледных со взором горящим”. Один из них был простым деревенским парнем и прозывался Серёга, а второй – Владимир, как и Ушкина с подругой, укреплял здоровье и рассудок на грядках любимой бабули. В общем, к гадалке не ходи, понравилась им обоим ушкинская подруга! Роль Ушкиной выпала примитивная до безобразия – быть почтовым голубем. Она вздыхала, скрипела зубами и уныло носила записки то одному, то другому, потом обратно, искоса поглядывая на свою неказистую фигурку с довольно тонкой талией, но коротковатыми ногами (а у подруги-то, что называется, от ушей), подростковая плоская грудка не шла ни в какое сравнение с уже развитым завлекательно выпирающим бюстом подруги… Иногда, притормозив у зеркала, Ушкина задумчиво созерцала меняющееся лицо своё: голубые глаза, обрамлённые светлыми длинными ресницами (их уже можно подкрашивать), обыкновенные губы, чуть вздёрнутый нос с тонким вырезом ноздрей (тайная гордость Машки, ведь у подруги не нос, а слива какая-то свисает, странно, что пацаны этого не видят), дополнял этот нехитрый набор излишне округлый абрис лица, но венчало-то всю “морду лица” по-прежнему непослушное овечье руно странноватого оттенка. Ушкина откровенно страдала от излишней кучерявости. Техника тогда ещё была довольно примитивной, и Мария придумала нехитрый способ выпрямления кудрей: после мытья надо было на мокрые волосы натянуть шапку и долго не снимать, пока не просохнет шевелюра. Способ имел два существенных недостатка: был долгосрочен, и после него распрямлённые кудри затхло пованивали… Сомнительно, что эти прелести