Она поставила тазик на траву и принялась вытирать руки тряпкой. Долго, старательно… Лена не торопила.
– Я не знаю его имени, откуда и кто он, – наконец, начала Светлана Андреевна.
Потом сделала паузу – обдумывала.
– Лена, что ты сама помнишь про Анголу?
– Не очень много. Чернокожих девочек в белых платьях, с которыми мы играли и разучивали всякие стишки на английском. Как что-то грохотало. Помню, как мы бежали. Я уронила свою красную шапочку и не смогла её найти.
– Да, это случилось, когда ты потеряла панамку. Весной девяносто первого года. За несколько лет до этого в Анголе возобновилась гражданская война. Повстанцы из УНИТА прорвались в пригороды Луанды, где мы жили. Наступление было настолько быстрым, что нас не успели эвакуировать и мы оказались в заложниках. Кроме нас, они захватили семьи правительственных чиновников и армейского командования. Нас вывели на улицу. Мужчин они сразу расстреляли… Твоему отцу страшно повезло. Он в это время был на стройке.
– Мам, этот человек с фотографии был с повстанцами? – уточнила Лена.
– Да. Конечно, прошло столько времени. Он сильно изменился, но я сразу узнала его по изуродованной губе.
– Он, что, тоже участвовал в расстреле?
– Нет. И вообще держался особняком. Помню, ходил туда-сюда, а автомат болтался за спиной. Создавалось впечатление, что он не собирался им пользоваться. Больше производил впечатление медика. Особенно когда достал из сумки пробирки. Потом повстанцы стали отделять детей. Поднялся гвалт. Я прижала тебя к себе и решила не отпускать, что бы ни случилось.
– И что было дальше?
– Рядом что-то грохнуло. Большая часть повстанцев бросилась за угол дома навстречу стрельбе. Мы воспользовались общей неразберихой и побежали.
– И я потеряла красную шапочку.
– Тогда вообще половина вещей потерялась.
– А потом?
– Оставаться в Анголе стало опасно. Отец ушёл со строительства, мы сумели добраться до нашего посольства. Нас переправили на родину. И мы вернулись домой, в Пензу.
– Мам, я тогда потеряла обоняние? – Лена задала, наконец, вопрос, который мучил её.
Но мама тут же отвернулась и довольно резко проговорила:
– Давай прекратим этот разговор. Надо забыть об этом. Так будет лучше.
Лена не стала сообщать матери о креме «Африка», своей способности видеть будущее и странном поведении цыганки. На даче было так уютно, что не хотелось своими расспросами о неприятных временах разрушить этот спокойный счастливый мир. Они снова ходили за молоком и любовались закатом. Лена опять решила, что, когда вернётся в Москву, выбросит этот проклятый крем и забудет обо всём.
…Перед ней стоял огромного роста негр и пристально смотрел на неё. У него в руках была длинная трубка. Белые полосы на щеках делали лицо похожим на расшитый шнурами гусарский доломан. Головной убор напоминал стожок сена, сверху которого были укреплены два скрещённых