иное:
«Молчи, молчи! Ты не хочешь никуда возвращаться… ты хочешь быть здесь, с ним… обниматься, целовать его губы, смотреть ему в глаза – и танцевать, как принцесса с заколдованным принцем, танцевать до зари, до третьего петушиного крика».
Бальное платье сидело как влитое, словно его сшили нарочно для Жени – сшил мастер, знакомый не только с ее эстетическими предпочтениями, но и со всеми нюансами фигуры… Она сама удивлялась, как легко привыкла к жесткому корсажу и пышной юбке, как плавно и грациозно удавалось скользить рядом с Романом – несмотря на новые туфельки – и если он был похож на принца, то и Жене могла не стыдиться за себя. Золотое монисто не холодило, а приятно согревало шею, как бархотка.
Порою реальность плыла, теряла четкие контуры, и вот тут она по-настоящему пугалась… пугалась, что проснется, и все исчезнет: таинственный дворец на берегу Волги, изумрудное платье и прекрасный темноглазый принц.
«Нет, нет, я не хочу… если это сон – пусть длится подольше… потому что мне никогда больше не увидеть такого чудесного сна!»
Роман вдруг резко остановился и повернулся к Жене.
– Что?.. Что ты… – но губы столкнулись с губами, руки сплелись, тела прижались друг к другу, почти слившись в одно целое. Этот поцелуй был совсем не похож на прежние – в объятиях Романа Женя застонала от убийственного сочетания жара, страсти, боли и удовольствия, она словно глотала сладкий огонь, умирала, но не могла и не хотела прервать поцелуй.
Разъединив губы на краткий миг, он что-то шептал ей, о чем-то спрашивал – и она шептала в ответ:
– Да… да… да!.. – заранее соглашаясь и принимая все условия, и даже если речь шла о вечном плене или продаже собственной души, это не казалось таким уж важным… Роман был твердым ниже пояса, она не могла не чувствовать, и сама таяла, как масло, от понимания – и ощущения – и от бесстыдного телесного свидетельства – что он ее хочет. Хочет так сильно, что все может случиться прямо здесь и сейчас, и… Женя была к этому готова, без страха и без смущения, не думая ни о каких последствиях. Никогда прежде страсть к мужчине не захватывала ее с такой силой, и никогда прежде ни один мужчина не смотрел на нее и не касался так, как это делал Роман. Блаженство разливалось по телу, удовольствие было неземным… нечеловеческим… она боялась умереть, если он еще раз ее поцелует – и знала, что умрет, если не поцелует.
Ледяная рука прикоснулась к Жениной шее. От испуга она пронзительно вскрикнула и теснее прижалась к Роману, он же гневно смотрел на кого-то, стоявшего у Жени за спиной.
– Роман Дунаевич… – послышался тихий шелестящий голос, сходу и не разобрать – женский или мужской, но кровь от него стыла в жилах. – Роман Дунаевич… Заждались вас… Дунай Дунаевич гневается… и Дана Светлановна огорчается…
Женя попыталась обернуться – взглянуть, кто же там, позади, чтобы не было так страшно, но Роман удержал ее железной рукой, не позволил смотреть, и с тем же холодным гневом сказал кому-то:
– Уйди