– это как разные языки. Они говорят об одном и том же, просто разными терминами.
Я долго вживался в символику великих религий и в каждой из них почувствовал великую бездну, способную уравновесить дырявый мешок пространства, времени и материи. В этой предельной глубине, по-моему, и коренится "планетарное" духовное единство: в сознании, что глубина каждой великой религии ближе к глубине другой религии, чем к собственной поверхности. На этой глубине, постижимой только в молчании, за уровнем слов, возможно согласие созерцателей глубины. И диалог созерцателей может стать согласным хором. А к этому хору постепенно могут примкнуть и другие, подталкиваемые необходимостью.
Он жил очень скромно. Все, что он зарабатывал, он раздавал. В его однокомнатной квартире даже не было кровати. Он спал на матрасе на полу. Не уделял никакого внимания своему питанию. Равно как и внешнему виду. Иногда нам всем казалось, что в этом есть какой-то внутренний протест социуму. Он как бы говорил: «Я вам свою душу за все это не продам».
Большую часть времени Владимир Михайлович тратил на сочинение музыки, чтение или на помощь людям.
Я как-то спросила его о том, как можно переносить крест одиночества? Он искренне удивился и ответил:
− А как же музыка, как же чтение хорошей литературы, созерцание?
В его ответе была шакти. Этими словами он словно выдернул меня из обычного мира и перенес в мир, где творчество, созерцание, истинная красота в ее разных проявлениях – музыке, литературе – имеет такое же право оказаться на пьедестале главных человеческих ценностей, как и другие, обычные человеческие цели.
Мы сейчас живем в действительно искаженном мире. Мы считаем себя нормальными только тогда, когда соответствуем каким-то среднестатистическим социальным стандартам. Мы следуем за ними, потому что наше ЭГО приучено хотеть быть лучше, быстрее, сильнее окружающих. И в подсознании большинства людей такое стремление оправдывается тем, что мир развивается в рамках дарвиновской теории эволюции. ВМ своей жизнью показывал нам, что можно быть счастливым и при других ориентирах и ценностях. Он был на самом деле таким – «как учил, так и жил».
Жизнь любого из нас была в тумане заблуждений. Мы не понимали подчас, что делать, куда идти, где мы руководствуемся ложными целями, а где истинными. Казалось, что для ВМ не существовало таких развилок. Без тени высокомерия, с неизменной теплотой и участием он помогал нам найти выход. То, как он это делал, и было его особой методикой, которую он передал Игорю.
Можно ли сказать, что Игорь тоже был просветленным человеком? Я не могу ответить ни утвердительно, ни отрицательно. Он явно прошел значительный участок пути к освобождению и делился тем, чего смог достичь сам. По сравнению с ВМ— это был совсем маленький отрезок, но по сравнению с нами – огромная дистанция.
О том, может ли процесс просветления быть постепенным
Мы