их невозможно. Смысл всей нашей деятельности состоит в том, чтобы быть с ними и для них, так ведь? Но тогда само собой очевидно, что если это удается, ты становишься важным для них человеком, они не считают, что ты общаешься с ними только по работе, и бывают колоссально разочарованы, когда до них доходит, что у Йоргена есть и другая жизнь, кроме вот этой, с нами; более важная жизнь, его собственная жизнь.
Я обнял Финна, покидая кризисный центр в ту пятницу. Мы стояли в холле, я крепко прижал к себе его тощенькое тело, над которым шестнадцать лет издевались и измывались, и сказал:
– Ну что, приятель, тогда до понедельника?
– Окей, – тихо сказал Финн.
Я попробовал заглянуть ему в глаза под нависавшей над ними белобрысой челкой, но он отвел взгляд.
– Окей, – повторил он еще тише, и я ощутил, что он потерял доверие ко мне. Так у моих парней всегда и бывает. Повод может быть самый незначительный, но я их прекрасно понимаю: ведь им очень часто доводилось разочаровываться в людях.
– А ты посмотри этот матч по телеку, – попытался я подбодрить его, – может, и меня покажут?
Мне кажется, у нас в центре подключены все каналы, какие только существуют, и Финн с удовольствием смотрел футбол, болел за “Юнайтед”.
Он пожал плечами. – Может, посмотрю, – сказал он.
– Финн?
Сглотнув, он поднял на меня глаза.
– Постарайся не забывать то, о чем мы с тобой говорили, ладно?
Финн не нашел, что ответить, и, опустив взгляд, стал рыться в карманах худи в поисках курева.
А о чем мы говорили?
Финн, ты просто классный парень.
Вот о чем мы говорили. Я все время пытался втолковать ему, втолковать так, чтобы он не просто понял, а прочувствовал, что он просто классный парень и нисколько, ни в малейшей степени, Финн, не виноват в том, что с ним так невероятно безобразно обходились. Что его личность никакого отношения к этому не имеет.
К этому.
Я заторопился к своему “опелю”. Машина стояла на щебенке перед пристанищем моих парней, которых на тот момент было четверо: Сверре, Хьелль Арне, Лукас и Финн. Я не мог заставить себя поднять глаза к его большому окну, хотя знал, что он там стоит, стоит у окна и взглядом ищет меня, хочет, чтобы я на него посмотрел; но я не смог, и все. Однако пусть я и не смотрел в его сторону, когда садился в “опель”, перед моим внутренним взором постоянно всплывало его лицо, его карие глаза, такие беззащитные, что у меня слезы выступают, стоит мне их представить.
Я заставил себя сосредоточиться на вождении.
Дальше обычная предотъездная суматоха: поспешные сборы, “пока” мальчикам и Вибеке, почти двухчасовая поездка до аэропорта, сначала по сельским угодьям, ближе к городу – по автомобильным пробкам, потом перелет в Лондон, прямой автобус от Хитроу или через Гатвик, заселение в отель, пара бутылочек пива – и в койку, набраться сил перед событиями следующего дня.
Поездка со Стейнаром прошла совсем иначе, чем с Бьерном. Был бы