завоняло сивушным перегаром.
Перегарный голос принадлежал незнакомому парню, который подошел сзади. Его красное – от жары ли, от выпивки ли – лицо было перекошено злобой.
– Пей, вонючий карлик! Пей из нашего колодца! – свирепо приговаривал пьяный незнакомец, пытаясь глубже утопить Володину голову в ведре; было непонятно, почему он так злобится.
Я дёрнул ведро, и Володя, мотнув головой, сбросил пьяную руку, выпрямился и закашлялся. А чуть отдышавшись, он откинул своё хилое бочкообразное туловище назад, набрал в легкие воздуха и, не говоря ни слова, плюнул прямо в морду обидчика. Тот, видимо, не ожидал отпора от убогого калеки и отступил на шаг, вытирая плевок на кирпичной щеке.
В это время подошел еще один. Приземистый крепыш с ярко-рыжей шевелюрой, конопатый. По-видимому, это был сам Жорка. От него тоже несло перегаром.
– Значит, ты плюёшься, гном? – сказал Жорка. – Пьёшь мою воду, пидорас?.. И плюёшься?.. Калека двадцатого века …
Он резким движением схватил скобу и вдруг одним махом перевернул коляску вместе с седоком вверх дном.
Сделав дело, он взял под руку своего дружка:
– Пошли, Джон.
Пошатываясь и мерзко сквернословя, они двинулись по дороге. Поравнявшись с кустами, свернули. И вскоре пропали.
Володя, скрючившись, лежал не траве. На него опрокинулось ведро с водой, сверху лежала коляска со слабо вращающимися велосипедными колесами. Он был мокрый, но целый и невредимый. Когда я вернул возок на колеса и с большим трудом посадил в него моего друга – всё же он был нелегкий, – Володя спокойно сказал:
– Не пойму, чего эти пьяные хари к нам привязались. Наверно, колодец стоит в Жоркином дворе?
Долго после этого случая мы строили планы, как отомстить обидчикам. Мы перебрали массу вариантов: позвать старших парней и разгромить осиное гнездо, взять самопалы и самим их расстрелять, обманом завлечь их на нашу территорию и здесь толпой навалиться и … Но всё было забраковано: старших слишком долго надо уговаривать, из самопала можно не только поранить, но и убить, на такое мы бы не решились, заманить противников к нам тоже вряд ли возможно – они же не дураки …
Со временем обида притупилась, всё худое понемногу куда-то отодвинулось. Потом возникли новые печали.
С приближением осени Володина болезнь обострилась, он стал еще более худым, с трудом поднимал руки, не мог даже есть без посторонней помощи. С каждым месяцем ему становилось всё хуже. Однажды в ненастный день в начале зимы, он сказал:
– Мы уезжаем.
– Куда?
– На родину в город Сватово.
На тетрадном листе медленно, сильно кривя буквы непослушной рукой, он написал мне свой новый адрес.
И он, и я – мы понимали, что больше не увидимся.
Вскоре они уехали. Я написал другу два письма, но ответа не получил. Через три месяца я снова написал. Ответ пришел только через полгода от тети Насти: она писала, что Володя умер.
1956
Бельцы
Прошло года