целую книжку. Берне и Гейне, как ожидал г. хроникер, отделаны под орех. Ну, что же, если под орех, так под орех. Скажем только, что почтенный рецензент «Мира Божия» был любезнее и признал, что даже в дюринговой критике Берне и Гейне заключается зерно истины. Со своей стороны мы будем надеяться, что со временем здесь признают не только зерно, но целую житницу истины. Относительно Чернышевского, Тургенева и Толстого русские читатели, конечно, не согласятся, что эти писатели своей славой обязаны евреям. И без еврейской пропаганды они пользовались бы у нас на Руси громадной известностью. Но, вообще говоря, что для дюрингова мировоззрения может значить, например, Л. Толстой! Он крупный художник. Но художественный талант – ведь только орудие. Взгляды же, проводимые Л. Толстым в его сочинениях, носят характер того традиционного мировоззрения, которое Дюринг, да и один ли только Дюринг, считает еврейским творением. Наше издательство имеет в виду издать статьи Дюринга о Л. Толстом, помещенные в его журнале. Было бы интересно сопоставить их со статьями о Л. Толстом Михайловского. Близость обоих критиков вне сомнения.
Но обратимся к главной мысли хроникерской заметки, к сопоставлению дюринговой юдофобии со славянофобией: «В заключение спектакля оказывается, что славяне и евреи являются представителями одной и той же притязательной идеи покорить себе вселенную и поработить другие народы». Так ли? В русском переводе «Еврейского вопроса» Дюринга, на 5-й и 6-й страницах, можно прочесть следующее: «Сплошь и рядом расы и национальности, как, например, германцы и славяне, вступают в соперничество друг с другом; но из этого еще не следует, чтобы можно было утверждать, что они вредны друг для друга. Для германцев славяне отнюдь не являются вредной разновидностью человеческого рода, и когда при смешениях народностей и при соприкосновении народов возникают вопросы о расе и о национальности, о внутренних и внешних границах сферы их действия, то при этом нельзя делать такого же различия, какое мы делаем в царстве между вредными и безвредными животными. Но еврейское племя образует при этом очевидное исключение, оно оказалось, и материально и духовно, разновидностью вредной для всего человеческого рода, поэтому, по отношению к этому племени, вопрос не в том, что это – раса чуждая, а в том, что это – раса враждебно и бесповоротно испорченная».
Такова юдофобия Дюринга и такова его славянофобия. Как будто евреи и славяне, по Дюрингу, являются представителями не совсем-то одной и той же притязательной идеи. «В “Мертвых душах” Дюринга особенно прельщает Кашкаров и в этой главе он видит мастерское изображение самой сущности русского государства», – пишет хроникер. К сожалению г. хроникер не сообщил о высказанном тут же убеждении Дюринга, что политика русского государства в конце концов должна будет принять иные формы. Между тем при этом сообщении славянофобии получилось бы меньше. Еще меньше славянофобии получилось бы, если бы г. хроникер сообщил о другом убеждении Дюринга,