Даже собака нигде не залает, стража городская не постучит своей колотушкой.
Приблизившаяся Голуба шепотком пояснила, что дозорные в предутренних сумерках заприметили над аркой ворот пустующего малого ипподрома некое движение, вот и заподозрили, что ромеи что-то замышляют. И сейчас все русы там, ждут, что будет…
Ее слова были прерваны яростным воплем, просто оглушающим в этой тиши. Потом раздался громкий звук сошедшегося оружия, послышались крики, ругань, стоны. Светорада с Голубой невольно схватились за руки, замерли, вглядываясь во мрак. Шум все усиливался, потом резко стих. На короткое время. А затем донеслись торжествующие крики русов.
Тогда Голуба кинулась во тьму. Светорада дрожала – то ли от предутренней сырости, то ли от страха – и все время зябко куталась в тонкий гиматий. Потом русы вернулись, зажгли факелы. Светорада увидела, что все плечо Фарлафа в крови, а Голуба рвет подол рубахи на полосы, чтобы перевязать его, но он, все еще в пылу боя, отстранил ее. А еще Светорада увидела, что русы захватили в плен нескольких воинов в лориках дворцовой гвардии. Значит, ромеи лучших своих воинов отправили на приступ. Но как же издевались над ними русы! Били их, топтали, те падали, харкали кровью. А их вновь пинали.
Светорада различила на одном из пленников алый плащ с серебряной каймой и поспешила к Рулаву.
– Это их воевода, не менее чем комит. Его тоже можно выставить заложником, ибо такие всегда из знатных семей.
Рулав кивнул и приказал прекратить избиение. Пленные ромеи стали с трудом подниматься – истерзанные, окровавленные. Комиту досталось больше других: все лицо в крови, глаз заплыл. Он озирался на своих пленителей, а та похвалялись, как они ловко перехватили пытавшихся прокрасться через ограду ромеев, скольких положили прямо на месте, а этих пятерых взяли в полон.
– Эх, как мы их! – кричал, размахивая выхваченным у кого-то из пленных топориком Сфирька. – И скольких положили! Будут теперь знать златопанцирные, как с русами связываться! А наши-то все целы! Мы ведь не чета ромеям!
Действительно, только некоторые из русов были в крови. Фарлаф наконец позволил Голубе перевязать его, Светорада помогала остальным. В какой-то миг оглянулась, почувствовав на себе исполненный ненависти взгляд. Так и есть – комит гвардейцев. Только теперь Светорада разглядела его. Молодой, крепкий, плечистый. Темные волосы по-военному коротко острижены, лицо продолговатое, выступающий упрямый подбородок подчеркивает выстриженная в тонкую обводку небольшая бородка, брови сросшиеся, а глаза светлые, с красноватым отблеском от зажженного факела. Вернее, глаз, так как второй полностью заплыл от удара. Но и взгляда этого единственного, по-волчьи сверкавшего пламенем, хватало, чтобы послать такую волну ненависти, что Светорада содрогнулась. Но все же подошла к совещавшимся Фарлафу с Рулавом.
– Этих тоже надо перевязать.
– Что, своих ромеев стало жалко? – зло оскалился Фарлаф.
Светорада вскинула голову и смерила озлобленного боем ярла таким надменным взглядом, что тот отвел