href="#n44" type="note">[44] и принялся вырезать мой портрет на столбе у ворот, если бы японский Стейлен[45] взялся рисовать на холсте мое изображение, этим тупым слепцам пришлось бы устыдиться за свою непроницательность.
Глава III
Микэко умерла, с Куро я так и не подружился, поэтому чувствую себя весьма одиноко, но, к счастью, знакомство с людьми скрашивает одиночество. Недавно один человек прислал хозяину письмо, в котором просит мою фотографию. А на днях кто-то специально для меня привез из Окаямы знаменитые кибиданго[46]. По мере того как растет внимание со стороны людей к моей особе, я постепенно забываю, что я кот. У меня такое ощущение, словно я незаметно для самого себя стал гораздо ближе к людям, чем к кошкам, и в последнее время мне уже совсем не хочется, скажем, созывать своих соплеменников и мериться силами с двуногими господами. Более того, я так изменился, что временами даже начинаю считать себя членом человеческого рода, и это внушает мне уверенность в моем будущем. Я вовсе не хочу сказать, что презираю своих соплеменников; просто вполне естественно, что я чувствую себя более спокойно, когда поступаю в соответствии со своей натурой, и мне бывает очень неприятно, если это истолковывают как измену, лицемерие или предательство. А ведь найдется немало людей с унылым, неуживчивым характером, которые только и ждут, чтобы изругать человека всевозможными мерзкими словами. Не могу же я, освободившись от кошачьих привычек, без конца возиться только с кошками. И все же мне хотелось бы с достоинством, равным человеческому, сказать свое слово об их внутренней сущности, их речах и поступках. Это было бы совсем не трудно. Мне только очень больно, что хозяин, несмотря на всю глубину моих познаний, обращается со мной, как с самым обыкновенным котенком, – не сказав мне ни слова, он без всякого зазрения совести съел кибиданго. И снимка моего он еще не сделал, и не отослал его по назначению. Этим я, конечно, тоже весьма недоволен, но что поделаешь – хозяин есть хозяин, а я есть я, и мы, естественно, расходимся во взглядах. Я почти окончательно превратился в человека, и поэтому мне довольно трудно писать о поступках кошек, с которыми я теперь не поддерживаю никаких отношений. Позвольте мне ограничиться описанием образа жизни господ Мэйтэя и Кангэцу.
Сегодня воскресенье, прекрасный солнечный день. Хозяин вышел из кабинета, поставил рядом со мной тушечницу и положил стопку бумаги, а сам улегся на живот и принялся что-то мурлыкать себе под нос. «Наверное, собирается писать, вот и издает такие чудные звуки», – решил я и стал внимательно наблюдать, что будет дальше.
Через некоторое время он вывел жирные иероглифы: «Воскурю благовония». «Что же это будет, хайку? Слова-то какие – “воскурю благовония”, слишком они изящны для хозяина», – мелькнула у меня мысль, но он уже оставил «благовония» и быстро начертал: «Сначала я, пожалуй, напишу о Тэннэн Кодзи»[47]. И тут кисть вдруг неподвижно застыла в руке хозяина. Хозяин глубоко задумался, но никакая блестящая идея так, кажется, и не осенила его. Тогда