а сразу двух или трех, – продолжала гостья. – И во всех трех он директор… Да вы, наверное, знаете.
«Неужели и это не произведет желаемого эффекта», – было написано у нее на лице. При одном упоминании имен крупных ученых или профессоров хозяин преисполнялся благоговения, к дельцам же, как ни странно, он не питал почти никакого уважения. Он был твердо убежден, что учитель гимназии на две головы выше любого дельца. А если бы даже у него и не было такого убеждения, то все равно весьма сомнительно, чтобы он со своим неуживчивым характером мог снискать расположение деловых людей. С этой мыслью хозяин уже давно примирился и был совершенно равнодушен к радостям и печалям людей, на благодеяния со стороны которых он не рассчитывал. Поэтому во всех вопросах, не имеющих отношения к научному миру, он был совершеннейшим профаном, и это проявлялось особенно ярко, когда речь заходила о деловом мире: он не имел никакого понятия о том, кто к нему принадлежит, чем там занимаются. А если бы даже и знал, все равно не смог бы испытывать к этому миру чувство покорной учтивости. Ханако и во сне не могло присниться, что где-то на земле, под одним с ней солнцем обитает такой чудак. Ей не раз приходилось иметь дело с людьми разного положения и разного нрава, и стоило ей только сказать: «Я – жена Канэда», – как тотчас же перед ней широко распахивались двери в любое общество, она была вхожа к любому человеку, какое бы высокое положение он ни занимал. Поэтому она была уверена, что достаточно будет сказать этому зачахшему в четырех стенах престарелому сэнсэю: «Я живу в угловом особняке, на противоположной стороне переулка», – чтобы тот, не спросив даже, чем занимается ее муж, пришел в неописуемый восторг.
– Ты знаешь, кто такой Канэда? – пренебрежительным тоном спросил хозяин Мэйтэя.
– Конечно, знаю. Канэда-сан друг моего дяди. Недавно они вместе были на пикнике, – серьезно произнес Мэйтэй.
– Гм! А кто твой дядя?
– Барон Макияма, – ответил Мэйтэй еще серьезнее. Хозяин хотел что-то возразить, но не успел он раскрыть рта, как Ханако резко повернулась к Мэйтэю и внимательно посмотрела на него. Лицо Мэйтэя, который сегодня поверх кимоно из цумуги надел еще кимоно из заморского шелка, оставалось бесстрастным.
– Ах, значит, вы господина Макияма… Кем же вы ему приходитесь? Извините великодушно, я этого совсем не знала. Мой муж часто повторяет: «Мы всем обязаны господину Макияма».
Она вдруг заговорила вежливым тоном и в довершение всего склонилась перед Мэйтэем в низком поклоне.
– Э, полноте, – засмеялся Мэйтэй. Хозяин был совершенно сбит с толку и только молча наблюдал за происходящим.
– Он просил господина Макияма позаботиться и о будущем нашей дочери…
– Вот как?
Даже для Мэйтэя это прозвучало слишком неожиданно, и он не мог скрыть удивление.
– Вообще-то многие просят ее руки, но ведь мы люди с положением и не можем отдать ее за первого попавшегося…
– Совершенно справедливо, – ответил Мэйтэй, постепенно успокаиваясь.
– Вот