в хак, чтобы из разрезов живица стекала активнее и быстро не зарубцовывалась.
А сборщики потом приезжали с ведрами, специальными ножами, похожими по форме на тупые мастерки. И вся работа сборщика заключалась в том, чтобы подбежать к дереву, при помощи ножа опустошить воронку засохшей живицы в ведро и вставить воронку на место. Как только ведро набиралось, то его тащили к стоящей двухсотлитровой бочке.
За смену как раз и надо было набрать такую бочку одному человеку. Бывали участки с хорошей поверхностью для бега, а бывали и заросшие, сквозь бурелом приходилось пробираться и продирать ведро.
Прибавьте к этому прелесть в виде комаров, клещей, слепней, дождей и гроз – получите примерное представление о работе в лесу.
И вот на такой работе я пробегал два месяца перед обучением. Зарабатывал на одежду и на первое время жизни в другом городе. Заработал тогда три миллиона. Не такие уж большие деньги, но зато на них я купил модную джинсовую куртку!
Ещё несколько сотен тысяч взял на вечеринку с друзьями. Пили дешевый самогон, закусывали огурцами, помидорами, бульонными кубиками «Магги». На колбасу уже не хватало. Но мы, молодые и ранние, похожие на этих четырех в плацкарте, решили тогда, что закуска градус крадет.
Когда же я на рогах пришел домой, аккуратно (как мне казалось) разделся и лег на кровать, то «прилетели вертолеты». Они и вынудили мой желудок опорожниться. Я не догадался тогда подставить тазик…
Свет включился и на пороге возник мой отец. Он посмотрел на меня, неторопливо снял новенькую джинсовку с крючка и бросил её на пол.
– Вытирай, – сказал тогда отец.
– Пап… ты чо… – пытался я поднять, но смог только промычать только невнятное что-то.
– Вытирай, иначе будешь ночевать в свинарнике.
И сказал он это таким тоном, что я сразу ему поверил. Я знал, что у нас нет свинарника, но откуда-то возникла уверенность, что отец найдет и бросит меня туда. Кое-как, с трудом, соплями и глухими проклятиями я привел комнату в порядок.
Только после этого отец позволил мне замочить джинсовку в тазу с водой. Он ещё сказал тогда нужные слова, которые мне врезались в память.
И вот сейчас, глядя в покрасневшие глаза своего молодого отца, я с некоторым злорадством произнес:
– Тряпки – это наживное. Ты можешь порвать – зашьешь. Ты можешь испачкать – постираешь. Ты можешь продать – и купить новое. А вот совесть ты не зашьешь, не отстираешь, не купишь новую. Замаранная совесть – это навсегда. Поэтому я так и сделал. И это будет твоим лучшим уроком – ты никогда больше такого не повторишь.
– Морализатор хренов, – прошипел Мишка.
– Морализатор, не морализатор, а эффект налицо. Хочешь ещё выпить? – спросил я.
Мишку передернуло, после чего он прильнул к стакану с чаем.
– Вот то-то и оно, – кивнул я в ответ. – Где мои вещи?
– Вон, коричневая, – показал Серега на верхнюю полку.
Я посмотрел на дорожную сумку из потертого кожзама. Вещей немного, но надо бы посмотреть, что там внутри. Я встал, дернул за крупный язычок молнии. Небогатый