же?» Однако ему казалось, что он всегда был взрослым – сознательным, рассудительным, уравновешенным. Теперь, после восьмого десятка, когда полжизни уже прожито, он мог оценивать себя объективно и сомневался, что изменился хоть сколько-то со своего двадцатилетия, и характер его остался таким же, как и прежде… Он блестяще овладел искусством управления людьми и теперь стал мудрее, но характер его остался без перемен. А вот Нед будет через шестьдесят лет совершенно иным человеком – немного в нем останется от молокососа, что сидит в соседнем кресле. Скептичный по натуре, Бордман допускал, что именно эта миссия окажется проверкой на прочность и избавит Неда от наивности.
Бордман прикрыл глаза, когда корабль вышел на последний вираж перед посадкой. Сила тяжести навалилась на его старое тело. Ниже, ниже, еще ниже. Сколько посадок на различных планетах он уже совершил, и всегда им владело это неприятное чувство. Работа дипломата заставляла постоянно перемещаться с места на место. Рождество на Марсе, Пасха на одном из миров Центавра, Зимнепраздник на одной из вонючих планет Ригеля, а теперь это задание – самое сложное из всех. «Человек ведь создан не для того, чтобы мотаться от одной звезды к звезде, – думал Бордман. – Я потерял уже ощущение огромности космоса. Говорят, мы живем в великую эру расцвета человечества, но мне кажется, что человек более счастлив, когда изучает песок на каком-нибудь острове среди голубого моря, чем скитаясь между мирами.
Он сознавал, что под влиянием притяжения планеты Лемнос, на которую корабль так быстро спускался, лицо его исказилось. Мясистые щеки обвисли, не говоря уже о складках жира на животе, ведь он был полным человеком. Без особых усилий он мог бы привести свой внешний вид в соответствие с модными формами молодого современного человека; в эту эпоху люди за сотню вполне могли выглядеть как подростки. Но Бордман в начале своей карьеры сознательно позволил себе стареть. Это было своего рода инвестицией: теряя в шике, он выигрывал в авторитете. Его бизнесом было консультировать правительственных чиновников, а те предпочитали советы солидных мужчин, а не желторотых юнцов. Последние сорок лет Бордман всегда выглядел на пятьдесят пять и надеялся сохранять этот образ уверенного и энергичного зрелого мужчины еще лет пятьдесят. Позже, на закате карьеры, он снова позволит времени поработать над собой. Тогда пусть седеют волосы, западают щеки; он станет делать вид, что ему неизменно восемьдесят лет, и сменит роль Улисса на Нестора. И сейчас у профессионалов принято выглядеть так, будто они лишь слегка не в форме.
Он был низкого роста, но производил столь солидное впечатление, что легко становился центральной фигурой за любым столом переговоров. Его широкие плечи, мощная грудная клетка и длинные руки подошли бы скорее гиганту. Лишь когда он вставал, обнаруживался его низенький рост, но сидя он мог внушать страх. Он не раз убеждался в полезности этого своего недостатка, поэтому никогда не пытался его исправить. Человеку более высокого роста скорее присуще отдавать приказы, а не советы, он же никогда не любил командовать, предпочитая осуществлять власть более