мне показалось, будто мне все подвластно, будто границ для меня не существует. Не в писательстве, это было нечто иное, в отсутствии преград, словно встань я в эту секунду и пойди вперед, то дошагал бы до края света.
Это ощущение длилось с полминуты. Потом оно пропало, и как я ни старался вернуть его, оно испарилось, как сон, неумолимо исчезающий, хоть ты и силишься его ухватить.
Через несколько часов я бродил по улочкам неподалеку от центра, переполненный довольно приятным волнением, да, легкостью и радостью, каким-то удивительным было солнце и жизнь на улицах вокруг. Поднимаясь к площади Клостере, где некогда стояло средневековое аббатство, я замечал высокие стебли травы по обочинам и невысокие голые скалы между домами, они словно связывали город с дикими горами вокруг и с морем внизу, со всем, не тронутым людьми, с тем, что вписывает город в пейзаж, лишая отдельности, замкнутости на себе, которую я видел здесь в первые два дня, и от осознания этого меня накрыло еще одной волной радости. Повсюду лил дождь, повсюду светило солнце, и все было связано со всем.
Ингве хорошо объяснил мне дорогу, я без труда отыскал улицу, прошел по узенькому переулку, мимо странных домишек, маленьких и покосившихся, и там, внизу холма, возле самой воды, располагалась Верфь. Кирпичное здание, какие строили в девятнадцатом веке, даже с фабричной трубой. Я подошел к входу, дернул дверь; она оказалась открыта, и я вошел внутрь. Пустой коридор с дверьми, никаких табличек. Я двинулся по нему. Из одного помещения вышел мужчина лет тридцати в больших темных очках и заляпанной краской футболке. Художник.
– Я ищу Академию писательского мастерства, – сказал я, – не знаете, где она?
– Без понятия, – бросил он. – Точно не тут.
– Вы уверены? – переспросил я.
– Разумеется, – ответил он, – иначе бы не говорил.
– Ясно, – пробормотал я.
– Но ты зайди с другой стороны, может, там. Там какие-то кабинеты.
Я последовал его совету – поднялся по лестнице и открыл еще одну дверь. Коридор с фотографиями Верфи эпохи ее расцвета, в самом конце – винтовая лестница.
Открыв очередную дверь, я попал в следующий коридор, одно помещение оказалось открытым, я заглянул внутрь – мастерская, я развернулся и пошел назад, до вестибюля, где наткнулся на женщину, наверное чуть за тридцать, в голубом пальто, с полноватым лицом, большими глазами и слегка неровными зубами.
– Вы не знаете, где тут Академия писательского мастерства? – спросил я у нее.
– По-моему, наверху, – ответила она, – ты учиться пришел?
Я кивнул.
– И я тоже. – Она тихонько засмеялась. – Я Нина.
– Карл Уве, – представился я.
Я поднялся следом за ней по лестнице. Через плечо у женщины была перекинута сумочка, и обыденность всего ее вида, не только пальто, сумки и маленьких дамских сапожек, но и волос, заколотых, словно у девочки девятнадцатого века, – все это разочаровывало; я ожидал чего-то бунтарского, дикого, мрачного. Уж точно не заурядности.