и так крепко сжимает, что тот буквально испускает дух. – Совсем хилый стал. Кушай больше, а то на такой скелет никто не позарится.
Он медленно поднимает руки и обнимает в ответ. Думает вдруг, что никогда его жизнь не была настолько правильной, как в этот момент. Мингю чувствует запах персиков, обнимает человека, которого хотел спасти больше, чем жить, и смотрит через плечо бабушки на Чонхо, глаза которого слишком черные и слишком красивые. И хочется, чтобы так всегда было. Чтобы всегда можно было чувствовать родное тепло рядом и видеть улыбку человека, для которого ты по непонятной причине стал чем-то большим, чем просто тусклым блеском потерянной звезды из другой галактики.
Мингю и вправду потерянная звезда. Ищет свет, в котором может сгореть без каких-либо сожалений. Окончательно и безвозвратно. И пусть после него ничего не останется, эту яркую вспышку всего, что осталось от его души, увидят те, ради кого и хотелось умереть.
Он только и успевает, что снять кеды, когда в коридор выходят мать и… отец. Высокий – Мингю ростом пошел не в него – и будто бы молодой даже в свои сорок пять, в белой рубашке и свободных брюках. Мингю теряется немного, смотрит на чужое предплечье, скрытое под тканью, – словно хочет увидеть шрам, который все еще помнит на ощупь, – и делает небольшой поклон, потому что просто не знает, как себя вести. Отец Мина смеется, хлопает его по плечу и приобнимает одной рукой. А Мингю – Мингю все так же продолжает рассыпаться внутри себя. Весь этот мир – проекция жизни и людей, которых у него никогда не будет.
(Но сейчас же есть?)
Чонхо достает из рюкзака огромную упаковку традиционных рисовых пирожных, перевязанных голубой лентой, и вручает ее хозяйке дома. Мингю лупит глаза и теряется еще больше, потому что как, как тот успел позаботиться еще и о таких вещах, когда он почти глаз с него не спускал? Мать Мина обнимает Чонхо, а Мингю кажется вдруг, что в этой семье не один сын, а двое. И от этой мысли становится только грустнее.
– Уже нашел себе невесту? – В шутку спрашивает мать, когда ставит перед Мингю тарелку с супом.
Тот давится воздухом, закашлять хочет, но получается не очень – сидит только с красным лицом и круглит глаза.
– Да ладно тебе, чего ты опять, – шикает на нее бабушка.
– Но я хочу внуков! – возмущается женщина, отбрасывая за спину волосы, заплетенные в косу.
– Да какие тебе внуки! А этот еще поди набегаться не успел. – Бабуля смеется, накладывая себе в тарелку кимчи. – И вообще, ему, может, больше мальчишки нравятся. – Она начинает хохотать еще громче и роняет кусок капусты на стол.
Классно, Мингю думает. Бабушка что в том мире, что в этом – остается все той же бабулей с неуместными шутками, которые большинство воспринимает в штыки. Он улыбается, разглядывая содержимое тарелки, и берет в руку ложку. На бабушкину тираду никто не отвечает – только отец громко отпивает соджу из стопки, а Чонхо давится смешком, неумело делая вид, что поперхнулся.
Сложно выразить словами чувства, когда сидишь в кругу людей, которые когда-то