и тот поведал ему историю своей семьи, сказал, что виделся с Адель, но где она не знает.
Белокобыльский сообщил, что после октябрьского переворота 1917 года получил от Дарьи письмо, в котором она писала, что революционные брожения достигли Чулышманской долины. В осложнившейся обстановке духовная жизнь монастыря была настолько расстроена, что обитатели его решили основать скит на мысе Ижон – на западном берегу Телецкого озера.
Затем доктор познакомил Зотовых с содержанием заметки о ските, написанной в какой-то эмигрантской газете:
«В 1919 году по берегу озера проходил отряд красноармейцев. Отряд набрел на скит. В надежде поживиться монастырским золотом он расстрелял двух монахов. Золота, естественно, не нашли. Тела невинноубиенных были похоронены местными жителями. Одним из убиенных был монах Николай».
История загадочной жизни братьев и Адель заинтриговала Зотовых, они решили разобраться в ней.
Прощаясь за столиком в кафе, Зотов сказал Белокобыльскому, что живёт с женой в Италии уже 30 лет, а во Франции на отдыхе. Обменялись адресами.
Через полгода Тихон Касьянович получил от Зотова письмо, в котором граф сообщил, что Адель Новикова живёт в Париже на Rue du Pot-de-Fer, 14 – с мужем Новиковым Никитой Петровичем.
Глава 1. Граф Зотов
Граф Егор Иванович Зотов получил письмо. Он сразу узнал её почерк по наклонной влево букве «д» в адресе. С трепетом в груди вскрыл конверт, вынул из него фото и небольшой листок бумаги, свёрнутый вдвое. Не разворачивая листок, Егор Иванович отложил его в сторону и взял в руки фотографию, на которой была изображена молодая элегантная дама в светлой летней шляпке. Трепетно забилось его сердце, но этот трепет был Зотову приятен, ибо на фото была изображена та, которую он безмерно и всеохватывающе любил.
– Вероника, милая Вероника! Любовь моя! – то прижимая к сердцу, то целуя образ, запечатлённый на фотографии, шептал граф, обливая маленький глянцевый листик своими горячими слезами.
Солнечный луч, отразившись от полированной столешницы рабочего стола, заглянул во влажные глаза хозяина кабинета и вывел его из приятных воспоминаний, вызванных фотографией. Не отнимая от фото взгляд, Зотов с трепетом в сердце повернул его обратной стороной и прочитал: «Милому другу Егору Ивановичу на долгую память».
– Ты не забыла меня, милая Вероника! Ты не забыла меня, милая моя! Ты помнишь! О! какое это счастье! Любимая, родная, дорогая моя! – прижимая фотографию к сердцу, восклицал граф.
Одинокий листок бумаги – письмо, отложенное в сторону, возвратил графа в реальность дня. Осторожно взяв листок в руку, как будто он был не бумажный, а из тонкого хрусталя, Зотов развернул его и не увидел знакомый почерк. Писал, кто-то другой, это насторожило и встревожило его. Опустив листок на столешницу, Егор Иванович вышел из-за стола и направился в противоположную от него сторону – к книжному стеллажу. Подойдя, задумчиво посмотрел на книги, как бы выискивая