центр, его руководителю Виталию Черкасову. Так как Черкасов был до меня редактором газеты УФСИН и моим хорошим приятелем, я и не скрывал своих отношений с ним. А так как я люблю острые ощущения, я ещё стал нарочно демонстрировать эти отношения. Тогда у меня уже был блог, я делал какие-то записи в нем, вспоминал добрым словом Черкасова, сам часто комментировал его острые выступления в его блоге.
Козлов, конечно, тоже меня подозревал. Я видел это по его отношению ко мне, хитрым взглядам, осторожным вопросам. Я так и говорил ему в шутку:
– Эх, Евгений Ильич, подозреваете вы меня в связях с английской разведкой!
Почему именно с английской? Потому что шли разговоры, были публикации в печати о том, что российские правозащитные центры для развала страны используют западные фонды, в том числе и английские.
В 2012 году, перед моим увольнением, я почувствовал на себе просто тотальный контроль. Сбылись слова Никитеева: «Вы, Александр Мефодьевич, считаете каждую минуту рабочего времени, а мы будем считать каждый ваш шаг!» Козлов каждый день утром в 8:45 заходил в кабинет редакции, чтобы проверить на месте ли я. Если я отсутствовал, он наводил справки, где я, куда ходил, и проверял, был ли я там или нет, во сколько ушёл и т. д. Однажды я возвращался с поликлиники УВД, где проходил диспансеризацию. Это было утро, я в поликлинику пошёл к 8 часам и до начала рабочего дня успел пройти несколько специалистов. С Козловым я столкнулся около 9 часов возле дверей управления.
– Почему это вы опаздываете, Александр Мефодьевич? – последовал вопрос.
Я объяснил, где я задержался. Уж не знаю, проверил ли он моё алиби, не знаю. И так было много раз.
Про то, как он залепил мне неполное служебное соответствие (в феврале 2012 г.), а потом два выговора подряд (в апреле), я молчу, так как писал об этом подробно в своём блоге. Обиды я никакой на Евгения Ильича не держу. Просто каждый играл свою роль: он выслеживал, я путал след – и это вполне нормально. Я не был идеальным сотрудником. Очень сильно рисковал, работая несколько лет нелегально в сторонней организации. На хвост мне всё-таки сели, но так как никаких следов от моей сторонней деятельности найдено не было, моё увольнение по этим мотивам не состоялось. Мы с Козловым оказались достойными противниками.
В журналистике он был полный профан. Если Маяков в мою творческую кухню никогда не лез, Козлов пытался делать и это. Он читал мои материалы, обязательно что-то в них правил, менял. Меня это очень раздражало, било по моему самолюбию, поэтому я стал писать материалы «на отвяжись» – без лирики, метафор, сухо, как требовал Козлов. Если он видел меня с фотоаппаратом на каком-нибудь мероприятии, то обязательно ему надо было мне указать, что снимать, с какого ракурса – хотелось запустить в него фотоаппаратом, честное слово!
А какую «прекрасную» характеристику дал мне Козлов! «Полученные знания в служебной деятельности применяет