я разрушила. Осталось ли между нами что-то, способное убедить его в обратном? Я знаю, что у прежней Виолы были чувства, которые могли бы снести любые стены. Но я не она. Увидит ли Ник те же признания в моих глазах? Вряд ли.
– Что тут происходит? – Мой вздох застревает где-то в середине горла, так и не выбравшись наружу, а мир переворачивается вверх ногами, потому что в комнату входит Джесс. – Чего застыл как изваяние? – рявкает он на солдата, сбитого с толку моими пространными речами.
Вот и все. Передышка окончена. Наверняка именно так чувствуют себя лабораторные мыши, знающие, что им не выбраться, а конец близко.
– Отойди, дальше я сам. Максфилд в курсе, – добавляет Джесс, и я понимаю, что смерть твоей девушки от рук родного брата – вот настоящее искусство в уничтожении личности. Отец подстроил всё настолько филигранно, что хочется поаплодировать. Воспользовавшись заминкой, я медленно просовываю ноги сквозь кольцо рук, чтобы веревки оказались спереди, а не за спиной. Джесс замечает мой маневр и делает шаг навстречу. – Кажется, мы знакомы, Виола? – говорит он.
– Вряд ли, – отвечаю я, решительно глядя ему в глаза. Откуда Лаванту-старшему известно о моем существовании – понятно. Вопрос в том, как много ему известно.
– Забавно, правда, когда другие осведомлены о тебе лучше, чем ты сама, – произносит он, подходя все ближе.
Теперь я могу отчетливо разглядеть сходство между братьями – которого не так уж много: глаза с небольшим прищуром да волосы цвета вороного крыла. Только виски у Джесса уже прошиты ранней сединой.
– Стипендиат института Лондон Метрополитен, так и не воспользовавшийся грантом. Дважды проходила отбор в команду по гребле, три раза – в сборную по волейболу и даже в шахматный клуб, но с треском провалилась. Старалась угодить папочке, видно. Экзамены на отлично, с выпускного класса – председатель литературного общества, волонтер в приюте для собак. Что еще? – щелкает он пальцами, пытаясь вспомнить. – Да, выпустила анонимную газетенку, разоблачившую местного профессора-извращенца, неравнодушного к молоденьким студенткам. Бедняге пришлось уволиться, а вот зачинщиков сего действа так и не нашли, – пожимает плечами Джесс. – Курила травку в клубе «Вацио», тебя задержали, но умудрилась замять это дело, не сделав ни одного звонка. Похвально. А не такая уж ты и паинька, морковка, – колкий акцент на последнем слове. – Как же ты оказалась в таком жалком положении?
– Ты не можешь знать обо мне такие вещи, – заявляю я, решительно поднимаясь на ноги. Джесс смеется, но его взгляд колет стеклянной крошкой. То, что сочится в нем, можно назвать только одним подходящим словом – неприязнь.
– Мне известно о тебе гораздо больше, чем ты думаешь, – ядовито добавляет он. – И поверь, некоторые вещи я хотел бы не знать.
Его слова, как гвозди, прибивают меня к стене, спина между лопатками холодеет, но я понимаю: даже такой, насмехающийся, но все же Лавант, лучше, чем бьющий меня по лицу неизвестный парень. Удерживая его взгляд, я пытаюсь освободиться, сжимая