конце и выдернула чистый лист. Линия отрыва вышла неровной, смялась гармошкой у одного края. Положив бумагу на стол, Лу принялась разглаживать ее, и, хотя изо всех сил старалась оставаться хладнокровной, пальцы дрожали.
Идея сбежать возникла у нее в тот момент, когда она смотрела вслед Хартису, удалявшемуся по коридору. Вспыхнула, яркая, как стрела молнии, под звук его тяжелых шагов, и Лу еще долго стояла, привалившись к стене, пытаясь выровнять дыхание и совладать с собой. Хотя это была далеко не первая в ее жизни мысль о побеге, в этот раз она была какая-то иная, слишком тревожная, выбивающая из колеи.
Потом звякнул дверной колокольчик. Лу пришлось натянуть улыбку и выйти в зал, кланяться, говорить. Это отвлекло, даже успокоило. В перерывах, когда покупателей не было, она старалась не сидеть на месте – поправляла товар, сортировала выручку, усердно убиралась. Она не чувствовала усталости, да и вообще толком ничего не чувствовала – словно смотрела со стороны на саму себя, девчонку, суетящуюся в магазине. День пролетел быстро, солнце село.
Хартис все не возвращался.
Лу уставилась на лист перед собой. Пододвинула ближе свечу, уколола ладонь грифелем, проверяя, хорошо ли тот заточен. Опустила его на бумагу. Вздохнула. Писать она не любила. К тому же, практики у нее не было уже довольно давно – с тех пор, как Хартис перестал с ней заниматься и начались тренировки со стражницей. Лу боялась, что все позабыла, но рука вспомнила уроки. Девчонка вывела первую букву и отстранилась, оценивающе глядя на нее: неровная, слишком крупная, заметно, что создана неуверенной рукой. Лу зачеркнула ее и написала, стараясь держать карандаш тверже:
«Нами».
Буква, которую она зачеркнула, была «Д». Она хотела написать «Дорогая моя Нами», но потом поняла, что не уверена, как правильно пишется «дорогая». Ей не хотелось, чтобы подруга, прочитавшая много книг и грамотная, смеялась над ней. Лу вновь занесла руку над листом, но строчки, которые она хотела написать, проносились в ее голове слишком быстро, слов, которые она хотела сказать, было слишком много. Она поняла, что не сможет опустить их на бумагу. Дурацкая это затея, с письмом. Она скомкала лист и уронила голову на стол.
Хартис должен был вернуться уже несколько часов назад. Раньше он никогда так не задерживался. Девчонка вышла из лавки, постояла на крыльце, оглядывая улицу. Вернулась внутрь, заперла наружную дверь.
«Меня не должно это больше волновать, – сказала она себе, уже, наверное, в сотый раз. – Его отсутствие мне только на руку. Нужно решаться».
В своей комнате она взяла заплечный мешок, в котором обычно носила образцы тканей, и принялась заталкивать туда вещи, как попало, не глядя. Забив его под завязку, опустилась на пол у стены и прикрыла глаза, формируя в уме план грядущего побега.
Она выйдет из дома с мешком на плечах. Пойдет быстрым шагом, насколько можно быстрым, но не бегом. Она не станет прятать лицо и ошейник. Стражники, привыкшие к слоняющейся по городу рабыне из лавки тканей, не остановят ее. Мало ли, по какому поручению та спешит, пусть на дворе и сгущаются сумерки? А если