сквозь которые капала и сочилась влага. Ещё днём раньше (точнее сказать было трудно) она была совсем другим человеком, с множеством желаний и стремлений. Несколько часов назад этого человека раздавили, разорвали в клочья. Та, которая сейчас лежала на куче мусора, ещё сама не осознала, кто она. Женщина никак не могла понять, то ли её ночные кошмары перекочевали в реальность, то ли она полностью погрузилась в них. Одним глазом из-под разбитой брови (второй полностью закрылся под безобразным синяком) она не отрываясь смотрела на открытый дверной проём, за которым в ночи бесновалась непогода. Сверкнула очередная вспышка молнии, которая ударила в землю прямо перед входом в сарай. На мгновение она, вырвав из темноты убогие внутренности, осветила бледное лицо с прилипшими к нему пепельными волосами и, потухнув, негативом осталась на сетчатке глаза. Женщина даже не вздрогнула. На заострившихся скулах ходили желваки. Единственный видящий глаз неистово буравил темноту, в его сжатом тьмой зрачке плескались осколки лютой ненависти, настолько острой, что о них можно было порезаться. В голове безумной птицей в клетке билась мысль: «Больше никогда, никогда, НИКОГДА!»
…После удара зрение никак не хотело сфокусироваться. Над ней возвышалась сопящая громада Буга, продолжавшего насиловать её. Крик дочери сиреной разрывал ушные перепонки, жёг раскалённым железом, не позволяя ослабевшему телу вместе с измученным разумом укрыться за стеной беспамятства. Пальцы левой руки, слепо шарящие по сухой листве, внезапно наткнулись на какой-то предмет. Неосознанно Маша схватила его, словно утопающий, хватающийся за соломинку. Прорезиненная рукоятка удобно легла в ладонь. Отвёртка! Она совсем забыла о ней, что и не мудрено. Видимо, когда её, вытащив из могилы, швырнули на землю, она у неё выпала. По участившемуся дыханию Буга она поняла, что тот вот-вот кончит. Если бить, то сейчас. Собрав всю свою ненависть, давшую ей силу, она сжала до боли рукоять отвёртки – «Боже, только бы не промахнуться!» Маша с криком вскинула левую руку.
На мгновение она замерла, наблюдая, как гримаса удовольствия костенеет на лице Буга посмертной маской. В его правом виске торчала отвёртка, стискиваемая её рукой. Отвёртка, пройдя мозг, вышла с противоположной стороны, торча из него кровавым ростком. Раздувая ноздри, как разгорячённая лошадь, она выдернула своё оружие и нанесла ещё два удара. Один пришёлся в лицо, продырявив щёку и раскрошив зубы, другой прошил насквозь шею. Буг начал медленно заваливаться на неё. Извиваясь ужом, она руками и ногами отталкивала тяжёлое тело. Выбравшись из-под трупа, Маша, спотыкаясь, со всей возможной скоростью побежала на крик. По сути, она не бежала, а быстро шла, тратя на это последние силы.
Картинка перед глазами раскачивалась как на качелях, и, чтобы не упасть, Маша широко, как канатоходец, расставила руки. Сделав ещё пару неуверенных шагов, она, подняв голову, увидела спину, обтянутую потрёпанной кожаной курткой. Эта спина скрывала от неё кричащую дочь. Танюшкин крик иглой прошивал Маше сердце, девочка буквально захлёбывалась от крика.
– Мама!