у
Письменных мастерств.
Стих ему – как лавр,
Выданный судьбой,
И грядущей славы
Слышится прибой.
Как пред бурей птицы
В сумраке и мгле,
Мечутся страницы
На его столе.
Бескорыстным жаром
Славных прежних дней
Дышат мемуары —
Списки одиссей.
Эпохальность саги,
Едкий юмор пьес
Будит у писаки
Жгучий интерес.
Егозит по коже,
Рвётся с языка,
Жажда действа гложет,
Чешется рука.
Рвётся мысль лихая —
Он поймал кураж,
По листку порхает
Шустрый карандаш.
Всех повествований
Он вкушает мёд,
Родников признаний
Воду жадно пьёт.
Дух его витает
Ангелу под стать.
Он не заставляет —
Можешь не читать.
Образы теснятся,
Словно дикари,
Полчища сенсаций
Давят изнутри.
Города и веси
Захлестнул поток
Телефонных песен,
Телеграмных строк.
Но, прорвав плотину,
Страстью обуян,
Не стихом единым
Счастлив графоман.
«Забыть решительно и смело…»
Забыть решительно и смело
Вкус августа и скрип нытья,
Страх обладанья своим телом,
Воскресшим из небытия,
Помойку гнусных ощущений,
Пустых надежд смешной восторг,
Тоску казенных помещений,
Тропинку в морг,
Святые лики над кроватью
С безумно грустным взглядом вне,
Как рано начала вставать я,
И как завидовали мне
Те женщины, что черепами
Блестели, химии вкусив,
Нелепых шляпок с кружевами
Смешной курсив
И плоть, сочащуюся болью,
Ту, что готова рухнуть вниз,
Но силой воли и любовью
Еще цепляется за жизнь,
Десяток ангелов небритых,
Толпу усталых ангелиц, —
Забыть, как страшный пережиток,
Не вспомнить лиц.
И все же где-то шевельнется
Вдруг послевкусие тепла,
Свои лучи развесит солнце,
Растает, как туман, зола
Беспомощности и отчаяния,
И я, поняв, что вновь живу,
Перед великими врачами
Склоню главу.
Единственная моя
Ангел. Хм… Да, собственно, никакой он не ангел в том смысле что огромный, с белоснежными крылами невероятного размаха, взором, поражающим врага в самое сердце. Нет, конечно. Ничего общего. Просто маленькая беленькая пластмассовая фигурка кудрявого ребёночка, сидящего на коленках. С закрытыми глазами и смехотворной пародией на крылышки. Ручки молитвенно сложены, и к ним неловко тоненьким серебристым шнурком прицеплен плоский жестяной крестик. Ширпотребное изделие, подаренное мне, человеку ни разу не верующему моими аналогично атеистическими родителями. Не знаю, чем им приглянулся этот шедевр религиозного экстаза с кургузыми крылышками – куда на таких полетишь?! Да ещё и с крестиком. Масло масляное получается: зачем ангелу крестик?! Ангелы – ого-го! – были воинством Бога-Отца задолго до распятого на кресте Иисуса… Но чем-то эта простенькая статуэточка заинтересовала мою маменьку (нисколько не сомневаюсь, что это был её выбор, у папы такого выбора быть просто не могло: химик-материалист до мозга костей, он не воспринимает потустороннее даже в виде забавной абстракции). Короче, вещица попала в наш дом в качестве родительского сувенира мне на день рождения вместе с компасом (“чтоб в лесу не заблудилась, геолог ты наш”). Меня такой подарочек развеселил, несмотря на напряженное внутреннее состояние – через несколько дней мне предстояла полостная операция в онкологической клинике.
Как сейчас его вижу: маленького, сухонького в нелепых огромных очках в роговой оправе – такие уже давно никто не носит, и, кажется, никто никогда не носил. А глаза под очками чистые и невозможно синие. На тщедушной шейке иногда заметен выбивающийся из-под несвежего воротничка старенькой сорочки маленький жестяной крестик на тоненькой серебристой верёвочке. Он постоянно что-то бормочет. Стоит, глядя куда-то поверх голов, и, вроде ни к кому не обращаясь, говорит, говорит, говорит.