ночи. Затем она очнулась, огляделась, словно не понимая, что она делает в этой квартире, ставшей ей ненавистной за несколько последних месяцев; поднялась, и ноги сами понесли ее прочь из опостылевшей квартиры, от соседей, проживавших в этом доме, и вообще от всех людей. От них одни только беды. Неожиданно она сделала для себя открытие: она не любит людей. Вот только не могла понять, в какое время в ее душе произошли столь радикальные перемены. Как хорошо было бы, чтобы в этом городе кроме нее и еще одного человека не было бы больше никого.
Улица Грузинская, застроенная старинными особняками, перемежающимися с деревянными купеческими домами, была пустынна и темна. Впрочем, прохожих на улицах города не было практически часов с девяти вечера – такая привычка установилась еще в годы войны и сейчас, несмотря на начавшийся третий год мирной жизни, еще не изжилась.
Пустынные улицы вполне устраивали Нину. Как хорошо, что нет прохожих! Не нужно было никому смотреть в глаза и уступать дорогу. И никто не провожал ее участливым взглядом, что она всегда чувствовала: «Новый год, а женщина одна, видно, не все у нее в жизни в порядке».
Нина Печорская шла, куда глаза глядят и несут ноги. Она миновала перекрестки с улицей Гоголя, Комлева и Толстого. Уже когда она подходила к Варваринской церкви, давно прекратившей не приветствовавшиеся советской властью богослужения, с отбитыми крестами на куполах и вывеской протезной мастерской над входом, ее неожиданно громко окликнули:
– Гражданочка!
Печорская медленно оглянулась. В нескольких метрах от нее был конный милицейский патруль из двух человек. Один милиционер, парень немногим за двадцать, ловко спешился, подошел к ней и удивленно поинтересовался:
– Вы что одна гуляете в такое время?
– А что – разве это запрещено? – с вызовом ответила Печорская, глядя милиционеру прямо в глаза. Нина вдруг с некоторым удивлением для себя осознала, что за последние часы в ее сознании произошли серьезные перемены – страх куда-то улетучился. Она стала другой, более раскованной, что ли. – Уж не арестовать ли вы меня надумали? А может быть, хотите проводить одинокую женщину, чтобы с ней ничего не случилось?
– Ты смотри, как она нам дерзит, – с некоторым изумлением обратился спешившийся милиционер к конному, продолжавшему внимательно изучать Печорскую. – Не помнишь, у нас такая не проходит по ориентировкам?
– Вроде бы не встречал, – неуверенно отозвался второй, с густыми темными усами, делавшими его старше.
– Видно, ей не впервой с милицией общаться, – проговорил пеший. – Давай-ка мы ее в отделение… проводим. Там ей самое место будет. А там и разберемся, что за птица такая нам в силки попалась.
– Она наверняка из этих самых… – сказал конный напарнику. Картинно округлил глаза и криво ухмыльнулся: дескать, по долгу службы такая порода женщин ему хорошо знакома. И как обращаться с ними – ему тоже хорошо известно.
В отделении милиции было тихо. Можно было