опыт большой.
– Всякого насмотрелся, чего уж там…
– Можете нас рассудить? Почерк в письмах похож на тот, что в записке?
Старший лейтенант довольно долго разглядывал бумаги, неодобрительно хмыкал, смотрел зачем-то бумаги на свет, после чего весьма глубокомысленно изрек, не поддержав ни сторону младшего лейтенанта, ни майора:
– Кое-какие отличия между почерком в предсмертной записке и почерком в письмах, следует признать, имеются. Но, с другой стороны, – добавил после небольшой паузы Бабенко, – ежели бы я собирался через пару минут удавиться, мой почерк, я думаю, тоже бы отличался от того, каким я пишу в обычных условиях… К тому же не стоит человеку, не очень-то сведущему в подобных вопросах, решать, тот это почерк или не тот, ибо ничего это не даст.
Сказано было емко и убедительно. Поэтому Щелкунов пришел к единственно правильному решению, заключив следующее:
– Хорошо. Отдадим записку с письмами и документами экспертам-почерковедам. А они уж там пусть разбираются. – Потом обратился к Нине, стоящей рядом: – Осмотрите вещи. Если у вас что-то пропало, скажите.
Нина огляделась и ответила не сразу:
– Да вроде ничего. Все на месте.
– Деньги в доме были? – поинтересовался Виталий Викторович.
– Да, – последовал ответ.
– Где они хранились?
– В письменном столе.
– Вы не можете посмотреть, – мягко обратился Щелкунов к Печорской, – находятся ли деньги на своем месте или нет?
Виталию Викторовичу отчего-то было жалко молодую беззащитную вдову. Как бывает жалко голодного щенка, тыкающегося холодным носом в ладони, или котенка, забившегося со страха перед чужим миром под лавку или скрипучее крыльцо. Хотя ранее в каких-либо прежних делах, которые ему доводилось вести, особой жалости к свидетелям происшествий или преступлений майор не испытывал.
Все теперь пойдет прахом, что Модест Печорский так кропотливо преумножал и выстраивал: магазины и ресторан.
Нина прошла к письменному столу и выдвинула верхний ящик. Денег в нем не оказалось.
– Их здесь нет, – удивленно произнесла она и посмотрела на майора милиции: – Вы полагаете, нас ограбили? – Она помолчала, собираясь с духом, чтобы произнести следующую фразу: – А моего мужа что – убили? Но кто это мог сделать? И за что?
– Мы здесь для того, чтобы разобраться во всех обстоятельствах произошедшего, – уклончиво и довольно сухо ответил Щелкунов.
– Да нет, не может такого быть, – взволнованно произнесла Печорская, обращаясь скорее сама к себе. После чего вскинула голову и посмотрела Виталию Викторовичу прямо в глаза: – Модест Вениаминович, конечно, сделал это сам. Это, вне всякого сомнения, самоубийство.
– Откуда у вас такая уверенность? У него были на то какие-то причины? Может, он болел?
Отвернувшись, вдова молчала.
– Сколько было денег? – выдержав паузу, спросил Виталий Викторович, немного удивленный