всегда старые, женатые, либо калеки и на наружность незавидные. Они вызывали у девушек либо чувство брезгливости, либо сострадания, либо равнодушия.
Женщины воспитатели, классные дамы, преподавательницы, подбирались из числа одиноких, зрелых дам. Они разбивали розовые девичьи мечты вдребезги об требования институтского быта. А сами тайно мечтали в ночи о грубых мужских руках.
Марина с Маняшей за годы обучения в парфетки1 среди подруг не выбились, но и в мовешки2 не попали. Были серединка на половинку. Предметы: арифметику, физику, историю, французский язык, словесность, принимали своими провинциальными головками не с радостью, а с необходимой степенью ответственности, чтобы не злить лишний раз воспитательницу фрау Штольц. К тому же девчонки рано поняли, – хорошо выполненный реверанс, ценится более успехов в математике, а за хорошие манеры прощались неудачи в физике.
Пепиньеркой3ни Марина, ни Маняша становиться не собирались. Усердствовать перед фрау Штольц или даже перед начальницей института Юлией Фёдоровной Альдерберг не было нужды.
Подруги отличались от других смолянок отсутствием у них предметов обожания, к которым были бы обращены девичьи сердца. Все воспитанниц своим «обаяшкам» посвящали стихи, вязали шарфики, вышивали платки, а ни Марина, ни Маняша не прильнули, ни к чьёму плечу. Не потому, что были бедны душой или плохи лицом. Совсем, наоборот. В смысле наружности обе девушки почитались среди подруг за первых красавиц. Обе одинакового роста с тяжёлыми косами, длиной до места, где ноги теряют своё приличное название. Волосом, правда, разного колера. Марина цвета воронова крыла при огромных голубых глазах, а Маняша, цвета спелой пшеницы при озорных глазах цвета весеннего василька. Обе стройные, спинки ровные, походка лёгкая, как тополиный пух на ветру. Обличием девушки обращали на себя внимание. Черноволосую Марину Бог наградил кожей белой и нежной, как яблоневый цвет. По пустякам на её щеках расцветал утренней зорькой румянец, не раз заставляющий фрау Штольц устыдиться собственных слов. Девчонки после хихикали по углам:
– Ах! Чистой воды комильфо! Фрау Штольц лается, а Бирюкова краснеет!
Маняша смугленькая. Разрез глаз с лёгкой татаринкой. Спинка носа прямая, с едва заметной горбинкой. Тонкие трепетные ноздри, маленький не волевой подбородок, навевали мысль о незапланированной встрече без галстуков какой-нибудь из прабабок Маняши, с проезжающим мимо мурзой. Встреча, судя по Маняше, прошла плодотворно. Чисто восточной красавицы из неё не получилось. Видимо, мурза торопился, но некоторый восточный шарм в образе Маняши, навевал на дочь полковника флер загадочности и сладкой недосказанности.
Мечты подруг не отличались оригинальностью. Все старшие смолянки практиковались в преподавании у малышей. Они прочно забыли, какими вредными, несносными, плаксами и ссуньями были сами в этом нежном возрасте в отрыве от маменьки с папенькой.
Полный контакт с орущей-писающей