сумасброд! – одернул его Гонзаго. – Мы здесь не за столом.
Однако предложение показалось ему удачным, и он сказал:
– Ну что ж, торги так торги. Какую назначить цену?
– Пятьсот ливров в месяц за четыре фута на четыре, – ответил Навайль, убежденный, что это безумная цена.
– Тысяча в неделю, – перебил его Шаверни.
– Пусть будет полторы тысячи, – решил Гонзаго. – Начинайте, Пероль.
– Господа, – обратился тот к жаждущим, – поскольку эти места последние, и притом лучшие, мы предоставим их тем, кто больше предложит. Итак, номер девятьсот двадцать семь, полторы тысячи ливров!
По толпе прошел ропот, но никто не принял цены.
– Черт побери, кузен, – бросил Шаверни, – придется мне вам помочь. – И он крикнул: – Две тысячи ливров!
Претенденты с тоской переглядывались.
– Две с половиной! – во все горло выкрикнул Навайль.
Солидные кандидаты были потрясены и растеряны.
– Три тысячи! – раздался сдавленный голос толстого торговца шерстью.
– Принято! – поспешно сказал Пероль.
Гонзаго бросил на него разъяренный взгляд.
Да, Перолю недоставало полета ума. Он боялся, что у человеческого безумия есть предел.
– Ну и ну! – пробормотал Плюмаж.
Галунье стоял, молитвенно сложив руки. Он смотрел и слушал.
– Номер девятьсот двадцать восемь, – назвал управляющий.
– Четыре тысячи ливров, – небрежно произнес Гонзаго.
– С ума сбрендить! – ахнула перекупщица в туалете, купленном за двадцать тысяч луидоров, в котором ее племянница недавно венчалась с графом. Деньги эти она нажила на улице Кенкампуа.
– Беру! – крикнул аптекарь.
– Даю четыре с половиной! – надбавил торговец скобяным товаром.
– Пять тысяч!
– Шесть!
– Отдано! – объявил Пероль. – Номер девятьсот двадцать девять… – Но, поймав взгляд Гонзаго, надбавил: – За десять тысяч ливров!
– Четыре фута на четыре! – выдавил ошеломленный Галунье.
Плюмаж задумчиво пробормотал:
– Меньше, чем могила!
А торги уже шли полным ходом. Всех охватило сумасшествие. За девятьсот двадцать девятый номер торговались, словно от обладания им зависела жизнь, и, когда за следующую клетушку Гонзаго назначил цену в пятнадцать тысяч ливров, никто даже не удивился. Расплачивались, заметьте, не сходя с места, звонкой монетой либо государственными билетами.
Один из секретарей Пероля принимал деньги, второй заносил в записную книжку фамилии покупателей. Шаверни и Навайль перестали смеяться, они восхищались.
– Невероятное безумие, – заметил маркиз.
– Да, не будь я очевидцем, ни за что бы не поверил, – согласился Навайль.
А Гонзаго бросил с обычной насмешливой улыбкой:
– Ах, господа, Франция – прелестная страна. Но пора кончать. Все остальное по двадцать тысяч.
– Да это же даром! – восхитился