бросила она и уже с гневом добавила: – Вы правы, я глупая, но намерена поумнеть. Я ухожу.
– Донья Крус! – укоризненно произнес принц.
Она расплакалась. Он вытащил платок и ласково утер ее слезы. Но не успели они высохнуть, как уже на смену им явилась надменная улыбка.
– Другие будут меня любить, – с угрозой произнесла донья Крус. – А обещанный вами рай – тюрьма. – В голосе ее была горечь. – Вы обманули меня, принц. Меня здесь ждал чудесный будуар в домике, который казался скопированным со дворца фей. Мраморные статуи, восхитительные картины, бархатные занавеси, расшитые золотом, и золото всюду – на лепке, на скульптурах, хрустальные люстры под потолком, а вокруг угрюмая, сырая тень, черные лужайки, на которые один за другим опадают листья, убитые холодом, что леденит и меня, безмолвные камеристки, немногословные лакеи, свирепые телохранители и за мажордома мертвенно-бледный Пероль!
– Вы хотите пожаловаться на господина де Пероля?! – осведомился Гонзаго.
– Вовсе нет, он рабски исполняет малейшие мои прихоти. Со мной он говорит ласково и даже почтительно и всякий раз, обращаясь ко мне, метет перьями шляпы пол.
– Так чего ж вам еще?
– Вы смеетесь надо мной, монсеньор! Или вам неизвестно, что он установил замки на дверях моей комнаты и исполняет при мне роль стража сераля?
– Вы преувеличиваете, донья Крус!
– Принц, плененную птицу не радуют золоченые прутья клетки. Мне отвратительно у вас. Я в плену, и терпение мое на исходе. Я требую вернуть мне свободу!
Гонзаго улыбнулся.
– Почему вы прячете меня ото всех? Ответьте, я хочу знать!
Донья Крус властно вскинула прелестную головку. Гонзаго все так же с улыбкой смотрел на нее.
– Вы не любите меня! – воскликнула она, зардевшись, но не от смущения, а от досады. – А раз не любите, значит не вправе меня ревновать!
Гонзаго взял ее руку и поднес к губам. Донья Крус еще сильней покраснела.
– Я думала… – пробормотала она, опустив глаза. – Как-то вы мне сказали, что вы не женаты. На все мои расспросы на этот счет мне отвечали молчанием. И когда вы приглашали ко мне всевозможных учителей, чтобы я обучилась всему, что составляет очарование французских дам, я думала, что вы – почему я должна молчать об этом? – так вот, я думала, что вы меня любите.
Она на миг умолкла, чтобы украдкой взглянуть на Гонзаго, глаза которого светились удовольствием и восторгом.
– И я старалась, – продолжала она, – стать лучше и достойней. Я трудилась с воодушевлением, с пылом. Ничто не казалось мне трудным. Я чувствовала, что нет таких препятствий, которые могли бы сломить мою волю. Вы улыбаетесь! – с неподдельной яростью вскричала она. – Принц, ради Пресвятой Девы, не смейте улыбаться, или я взбешусь! – Она встала перед Гонзаго и без всяких обиняков спросила: – Чего же вы хотите, если не любите меня?
– Донья Крус, я хочу сделать вас счастливой, – мягко ответил Гонзаго, – счастливой и могущественной.
– Сперва сделайте меня