внутри дома, вдали от теплой кухни, хлопнула дверь.
Все мы подпрыгнули. Хуана с Аной Луизой сидели на краешках своих стульев, будто загнанные зайцы, их внимание было приковано к двери.
– Что это было? – на выдохе спросила я.
– Сквозняк, – глухим голосом ответила Хуана.
Но он не тронул дым благовоний. Тот продолжал виться, неспешно, как танцовщик, и утекать в застывший, мрачный дом.
Хуана взяла кувшин и вылила остатки себе в чашу.
Ана Луиза протянула руку в попытке остановить ее, но Хуана бросила на нее взгляд, оставшийся для меня загадкой, и та замерла. Я потеряла счет чашам Хуаны, но, судя по тому, как прикрылись ее глаза и как перекосилась поза – локти теперь оказались на столе, она тоже.
Я переняла ее положение и опустила подбородок на руки – чтобы казаться маленькой. Невинной.
– Какой она была?
Расскажи, заклинала я Хуану, будто сила моих путаных от выпивки мыслей могла поколебать ее. Расскажи, почему Родольфо молчит о ней. Расскажи, почему другие землевладельцы тебя недолюбливают.
Лицо Хуаны сделалось отстраненным; я хорошо знала этот взгляд – как и Родольфо в такие моменты, она теперь была не со мной, а где-то в своей памяти, где-то далеко отсюда.
– Именно такой, какой полагается быть жене землевладельца, – в ее голосе засквозила резкость. – Утонченная. Изысканная. Богатая, разумеется, потому что тогда Родольфо еще заботили деньги. Проницательная. Она видела все.
Мое лицо онемело от выпивки, и я молилась, чтобы оно не выдало задетой гордости. То есть я не была образцовой женой землевладельца? Я знала, что небогата и что мало чего привнесла в этот брак, но ведь это не значило, что после женитьбы на мне Родольфо потерял всякое чутье к деньгам. И тогда смысл слов Хуаны дошел до меня. Ее насмешливый тон приоткрыл завесу, и на долю секунды я успела взглянуть на правду.
– Она вам не нравилась.
Глаза Хуаны впились в меня, изучая лицо. Теперь-то она была здесь, резкая и пугающая.
Я сболтнула лишнего.
Хуана улыбнулась мне едва заметной, приторной улыбкой. Затем встала, взяла меня за руку и подняла на ноги. Как ей удавалось стоять так ровно, в то время как я едва держалась на ногах, а кухня ходила ходуном? Она обвила меня рукой за талию и повела в сторону выхода из кухни, к двери, ведущей в дом.
– Я соврала, – проговорила она мне в ухо. Горячее и сладкое от алкоголя дыхание опалило кожу. – Даже дважды. Дело в том, что… Я боюсь этого дома. Я не могу войти внутрь, особенно когда темно. Ана Луиза тоже. Но вот вы… – Она отпустила меня, и от внезапности я шагнула в темноту, пытаясь удержать равновесие. – Вам пора спать, донья Беатрис.
Она сунула мне в руку горсть трав. Разжав свою потную ладонь, Хуана высвободила их землистый травяной аромат. В другую мою руку Ана Луиза вложила зажженную свечу. Дым закружился вокруг них, насмешливые пожелания доброй ночи перекликались друг с другом и отдавались эхом, пока я уходила, а тепло и свет кухни все больше и больше отдалялись.
Я