В обрамлении возвышающейся доски выпускник казался еще более внушительным, чем в лифте. Она не знала, как могла пропустить это. На вид он был всего на год или два старше, но строгий стиль одежды мгновенно выделил его среди остальных студентов. Свитер был только из химчистки, брюки – свежевыглаженными. Туфли были начищены до блеска, того же оттенка каштана, что и аккуратные завитки его волос. Только галстук сидел неровно.
Она выбрала место в нескольких рядах сзади, поднялась по лестнице и облокотилась на округлый корпус стола из фанеры. Прямо перед ней был взрыв рыжих кудрей. Локоны колыхались, волосы разлетались во все стороны. На Делейн смотрели яркие ореховые глаза. Она заметила лицо, усыпанное обилием веснушек.
– Привет. – Девушка была крепкого телосложения, опрятно одета: нарядную кофточку украшали рюши. На ее шее висел серебряный кулон в виде луны. – Между прочим, я думаю, что ты больше похожа на Харли Квинн, чем на Уэнздей Аддамс.
Настроение Делейн ужасно испортилось.
– Ты тоже это слышала?
– Дверь была широко открыта, Уэнздей, – сказала она. – Все слышали.
– Отлично. – Делейн сосредоточилась на том, чтобы вытащить ручку из сумки. – Меня вообще-то зовут Лейн.
– О, ну, ты невероятно похожа на Лейн. – Улыбка девушки была по-кошачьи острой, а взгляд проницательным. – Я Маккензи. Мне очень нравятся твои волосы. Тебе определенно не стоит их стричь.
– Я и не собиралась, – нахмурилась Делейн.
– Если вы закончили болтать, то можем приступать, – пронесся над ними прохладный тенор Колтона Прайса. Делейн готова была поклясться, что температура в комнате снизилась на несколько градусов. Взглянув в сторону передней части аудитории, она обнаружила, что Колтон прислонился к краю стола Уайтхолла, скрестив лодыжки и прижав ладони к поверхности.
Сразу наступила тишина, шелест бумаг затих. Через открытую форточку окна доносилось робкое пение птиц. Делейн почувствовала, как оно пронеслось сквозь нее, призрачное и ясное. По всей комнате в местах, куда не проникал свет, сместились тени, оседая ровным и тяжелым грузом на ковре с панелями.
«Это совершенно нормально, – сказал однажды ее родителям психиатр, – когда дети олицетворяют неодушевленные предметы».
Ей было восемнадцать. Восемнадцать. Тени были всего лишь тенями. Она закрыла глаза. Открыла их снова.
Взгляд упал на Колтона Прайса. Он выглядел впечатляюще: широкие плечи и осанка говорили о больших деньгах и высокомерии, передающемся по наследству.
Она назвала его придурком. Прямо ему в лицо.
Он будет оценивать ее курсовую работу, а она оскорбила его.
– Как и в прошлом году, – сказал он, – мои рабочие часы – вторник и четверг с шести до десяти вечера. Если это не срочно, я не хочу вас видеть. Если дело срочное, я все равно не хочу вас видеть, так что серьезно подумайте, стоит ли наносить визит, или лучше отправить электронное письмо, прежде чем прерывать мой вечер.
Это было встречено раскатистым смехом. Колтон не выглядел так,