воздух овеял Джиллиан прохладой. Она прислонилась спиной к дверному косяку и, закрыв глаза, запрокинула голову, подставив лицо свежему ветерку, и долго стояла, радуясь приятным ощущениям и стараясь не думать о том, отчего оно пылало.
Господи, она столько лет не краснела! Само собой разумеется, причина этого пожара заключается в самих обстоятельствах, а вовсе не в мужчине, с ними связанном. И все же он так необычно смотрел на нее… Она не могла понять, взволновало ее это или испугало. Пожалуй, и то и другое.
– В комнатах невероятно жарко.
У Джиллиан перехватило дыхание, и она открыла глаза.
Шелбрук, скрестив руки на груди, стоял рядом с ней, прислонившись к противоположному косяку двери.
– Я тоже почувствовал необходимость подышать свежим воздухом.
– Вот как? – бросила Джиллиан.
Он поднял брови.
– Если вы предпочитаете побыть одна…
– Нет. – Голос Джиллиан смягчился. – Вовсе нет. Пожалуйста, извините меня. Я была невыносимо груба. Обычно я не говорю со своими гостями так резко. Тем более с теми, кто впервые попадает в мой дом. – Она улыбнулась. – Хотелось бы верить, что вы находите сегодняшний вечер приятным.
– То, что я увидел, вполне подтверждает то, что мне говорили, а вы, бесспорно, заслуживаете репутации прекрасной хозяйки салона.
– Благодарю вас. – Джиллиан небрежно махнула рукой. – Я люблю, когда гости ведут более или менее содержательные разговоры, а не занимаются сплетнями, как это чаще всего бывает на светских приемах.
– Почему?
– Как я уже сказала, я люблю… – Она запнулась. Пожалуй, уже можно быть с ним откровенной. Откровенность так же важна для нормальных взаимоотношений, как и уважение. Джиллиан немного помедлила. – Я вижу огромное количество потерь в обществе, в котором мы живем. Ценности исчезают не только из-за войны, но и из-за праздности. Умы растрачиваются в разговорах о покрое чьего-то пальто, как будто от этого зависят судьбы мира.
– В самом деле? Однако я не припомню почти ни одного бала или приема, на котором бы не видел вас.
– Вы наблюдательны. – Джиллиан рассмеялась. – Но там я всего лишь гостья. Я не вижу ничего дурного в веселых развлечениях, однако не хочу посвящать им всю жизнь, вот и приглашаю на свои вечера художников и критиков, писателей и ученых, поэтов и политиков. Мужчин, которые думают не только о том, как трудно хорошо завязать галстук.
– А каких вы приглашаете женщин?
Нет ли в его голосе насмешки? Или ей просто показалось?
– Не менее умных, чем мужчины, и способных к проницательным суждениям, облеченным в свободную форму. – Она сдвинула брови. – Это для вас неприемлемо?
– Не вполне. Умные женщины, желающие обо всем судить по-своему, – давнее проклятие моей жизни, – сухо ответил Шелбрук.
Он имеет в виду своих сестер? Если у нее верные сведения, их у него четыре. Или в его жизни есть еще какая-то женщина?
Воцарилось