rel="nofollow" href="#n_91" type="note">[91]
Такой ответ, по меньшей мере, не свидетельствует о филосемитизме Эйхмана, и уж, во всяком случае, не говорит о его безразличии к еврейской теме. И важно отметить, как Эйхман говорит о евреях, с которыми нацисты вели «настоящую войну». Интересно было бы узнать, какие военные формирования представляли евреи, где были фронты, их армии и дивизии, танки и самолёты? Наверное, солдатами еврейских армий были и младенцы, вроде того ребёнка, кровь которого попала на одежду Эйхмана при расстреле евреев в Минске? Естественно, признание еврейства как врага, как бы снимало с нацистов моральную ответственность за истребление ненавистного народа – на войне как на войне. Известно, что в действующих армиях союзников воевали 1,5 миллиона евреев. Но их участие во Второй мировой войне было обусловлено агрессией нацистской Германии против стран и народов, а не агрессией евреев, направленной на уничтожение Германии и истребление её населения. В составе вооружённых сил союзников и Советской армии, в партизанских отрядах евреи героически воевали – по-другому они не могли, так как не могли рассчитывать на сдачу в плен, которая была бы для евреев явным самоубийством. Антисемиты считали евреев слабыми, трусливыми, не способными к сопротивлению. Они плохо учили историю: восстание Маккавеев в 166–160 годах до н. э., подвиг защитников Масады, которые предпочли смерть пленению римлянами в I веке н. э., вдохновляли защитников Варшавского гетто и тех евреев, которые сражались против нацистов.
Остаётся удивляться «проницательности» Х. Арендт, которая во время процесса только наблюдала Эйхмана, – и то только на нескольких первых заседаниях, – естественно, не имея опыта общения с объектом оценки. Фактически суть противоречия её позиции и позиции судей сводится к формуле: «слово против слова». Почему следует считать мнение и видение Х. Арендт истинным? Вероятно, она не располагала результатами психологической оценки Эйхмана. Кроме того, её несомненная компетентность и эрудированность в философии, увы, не даёт ей оснований для пренебрежительного отношения к значимости психологии в исследовании личности обвиняемого.
Познания в области психологии, которые демонстрирует Х. Арендт, весьма и весьма скромны, – либо она сознательно пренебрегла своими навыками в этой области в пользу продвигаемого ею тезиса о «банальности зла». Разумеется, что если бы она воспользовалась трудами её современников-психологов, то, возможно, мы не были бы свидетелями рождения такой формулы. Строго говоря, высказывая некие истины о личности Эйхмана, она проигнорировала тех, кто успешно занимался проблемами авторитарной личности[92], личностной агрессии и т. п.[93], что можно было использовать в попытке разобраться в том, кто такой Эйхман с социально-психологической точки зрения.
Кем же был для Х. Арендт Эйхман? Недоучкой, плохо образованным человеком, служакой, исполнителем, неспособным разумно мыслить, т. е., другими словами, человеком не её круга,