с ними как с врагами немецкой нации.
Подростком он вместе с другими ребятами издевался над одноклассником-евреем Ульрихом Коном, который через многие годы умер в концентрационном лагере – в определённом смысле по воле своего детского мучителя. Подобные инциденты имели не случайный характер, повторялись. Один эпизод, связанный с издевательствами, непременным участником которых был Эйхман, закончился трагически. Мальчика, которого подростки постоянно избивали не без поддержки учителей-антисемитов, однажды нашли повесившимся в своей комнате.[125]
Следует принять во внимание то, что антисемитизм Эйхмана, которого некоторые авторы не видят, проявился довольно рано и, благодаря особо благоприятным условиям для его легитимации, усилился в зрелом возрасте, принося его обладателю немалые дивиденды в виде карьеры и связанных с нею благ.
Эйхман вместе с семьёй по воскресеньям посещал церковь и Общество христианской молодёжи. Со временем он отошёл от этого Общества и примкнул к Молодёжному союзу, к группе «Юных туристов». Возможно, с тех лет у него появилась любовь к природе, туристским походам. О своём отношении к природе он в весьма поэтической манере пишет в мемуарах:
…враждебность к большим городам, …где взгляд не мог свободно бродить, где он постоянно встречал сотни и сотни углов, где земной запах росы никогда не поднимался с первыми лучами восходящего солнца, где никогда не было концертов с птичьим щебетанием, где только дневной график напоминал, что через пятнадцать минут наступит закат, и что затем нужно сесть в машину и проехать десять минут до привычного места наблюдения, а затем в течение пяти минут наслаждаться зрелищем светящегося красного заката Дающего жизнь.[126]
Впоследствии уже в Аргентине он прививал детям своё отношение к природе, к прогулкам по горам, верховой езде, рыбалке. Можно предположить, что его близость к природе была защитной реакцией на сложности во взаимоотношениях с людьми, – в первую очередь с отцом, – которые сопровождали его всю жизнь. Он избегал близких отношений с людьми – они были для него объектами манипуляций. Люди для него представляли опасность, поскольку они могли спровоцировать его на проявление запертой внутри агрессии, которой он страшился. Трудно или, скорее, невозможно сказать, осознавал он это или нет. Однако, как впоследствии становится ясным, его биография – это биография одинокого человека, не имевшего близких друзей, живущего своей внутренней жизнью, которой он мог поделиться, как он писал в воспоминаниях, например, с одинокой елью:
…каждое утро выходил из дома на полчаса-час раньше, чтобы пройти несколько километров и быть ровно в половине восьмого. Не ради прогулки, а потому, что там, на лесопилке, выросла ель, и именно эта ель посреди моря домов привлекала меня. В ней я увидел чешские леса, леса страны Mühlviertel; тихий, темно-зелёный шорох и бормотание. И после того, как я, как подобно дураку, проводил ежедневную утреннюю беседу с этой елью, я становился