Отдельные люди, из тех, кто превозносит её труд как невиданное достижение, свою восторженность отнесли, по сути, к ней как к личности, а не к изложенному материалу, изобилующему массой ошибок и даже фальсификаций.[113] Не зная всей полноты картины жизни Эйхмана, Х. Арендт и не могла создать целостный образ человека, который заслужил проклятье за свою службу дьяволу. То, что в послесловии к изданной на русском языке книге «Эйхман в Иерусалиме»[114] говорится о её провале, это лишь констатация факта. Написавший его доктор Эфраим Зурофф[115] довольно резко отозвался о книге, обвинив Арендт в искажении исторических фактов и предвзятости. Его собственные исследования и практическая деятельность по теме Холокоста, несомненно, дают ему основания критиковать тех, кто повинен в этом, невзирая на заслуги и регалии.
Арендт исследовала высказывания и письменные документы Эйхмана, уповая на то, что существует положительная корреляция между тем, что и как он говорил и писал, и его личностной сущностью. Он сделал всё, чтобы навязать участникам и зрителям судебного процесса свою волю в понимании его мотивов и его действий так, как он желал. Она попала в его ловушку. Она не распознала в Эйхмане того, кем он был на самом деле, и выдала итог своего исследования за окончательный диагноз.
И всё же этот красочный портрет, безусловно, имеет право на существование. И он правдиво отражает образ того Адольфа Эйхмана во время его заключения в израильской тюрьме, роль которого выбрал истинный Эйхман, чтобы этим обличьем обмануть судей и снискать их расположение в надежде избежать смертного приговора. И надо сказать, если в отношении судей его замысел провалился, весьма похоже, что Ханну Арендт он убедил, а через неё многих.
Сейчас, по прошествии большого периода времени с выхода в свет книги «Эйхман в Иерусалиме», на основе огромнейшего и разнообразнейшего материала из большого числа источников видно, что Х. Арендт, столкнувшись с фактическим и живым до некоторого момента материалом, а не с философскими умозрительными конструкциями, привычными ей, потерпела фиаско в своём осмыслении личности одного из величайших злодеев всех времён. От неудач трудно застраховаться, но меня беспокоило то, что, несмотря на появление новых данных, анализ уже имеющейся информации, Арендт продолжала отстаивать свой подход, ссылаясь на то, что её неправильно поняли. Разумеется, неподготовленный читатель не поймёт многое из написанного Кантом или Гегелем, но в данном случае её сочинение было обращено к обычным, банальным людям, черпающим новости из еженедельника «The New Yorker», редакция которого послала её в Иерусалим за репортажами из зала суда. Поэтому изложение должно было быть ясным и понятным любому обывателю. Конечно, появление этого труда заранее настраивало тех читателей, кому было знакомо имя автора, на восторженный отклик, поскольку Х. Арендт была известна и даже знаменита. Однако ожидания в целом не оправдались. «Эйхман в Иерусалиме» вызвал обратный эффект. Не спасала положение