щеголь и рукой изобразил приветствие:
– Приветик, Фиб.
– Мой отец Оуэн. Хэрри.
– Без балды! – заметил Хэрри. – Слышь, ляля, в «Эль Пуэбло» в десять Боб дует. Думал, мож, тебе надо зачем. (Оуэн спросил: «Дует куда?» – Фиби ответила: «В рог».)
После ужина Оуэн с сознательным благорасположением произнес:
– Почему б и нет? – Они побрели за шесть углов на Шеридан-сквер. Где-то выше по реке почти темное небо вспыхивало преломленным фейерверком. – Это же французский рожок, – неодобрительно заметил Оуэн, искушенно рассчитывая на трубу или саксофон.
– Такова жизнь, – хмыкнула Фиби.
– А Боб – это кто?
– Скотт, – прошептала Фиби. – А это Вуди Вудуорд на альте, Док Айронз на вибрафоне и Папаня Дженкс за барабанами.
Трое черных и один белый, все молодые, ровно в десять они заполнили сумрак «Пуэбло» бряцаньем до того изощренно сладким, что Оуэн ощутил, будто его околдовали. Воздух сдобрился зеленым запахом.
– Они очень хороши, – воскликнул Оуэн.
Фиби казалась довольной.
– После этого отделения могут к нам подсесть.
Оуэн ощутил укол. Он-то разговаривал лишь с теми неграми, кто на него работал. Насколько хорошо Фиби знакома с этими?
Она поясняла:
– Уолтер у них как бы покровитель – по крайней мере, он им это выступление устроил.
Когда, невозмутимые, в белых рубашках, музыканты расселись за их столиком, на Оуэна они не обратили ни малейшего внимания. Несколько клиентов заведения подошли на поклон, среди них – Хэрри. А во всем прочем они сидели вместе тихонько и удовлетворенно, как будто после долгого дня устроились на веранде поглядеть, как над кукурузными полями – или Тразименским озером – восходит луна.
В половине двенадцатого Папаня Дженкс допил свой стакан.
– Оуэн! – Тот выпрямился, как задремавший школяр, которого застали. – Хотите что-нибудь послушать?
– Э-э… «Всё, что ты есть»?[30] – наобум отозвался Оуэн.
– Годно. Годно? – спросил он у остальных.
– Как там тот переход…
– Вниз по большой терции. От соль к ми-бемоль, как в «Давным-давно»[31]. – Оуэну он добавил: – Мистер Кёрн внимательно учился у Шуберта – и был бережлив.
Они вернулись к своим инструментам. К Фиби резко склонился молодой человек в сшитых на заказ джинсах:
– Западная Одиннадцатая, четырнадцать. Домерич. Vaut le détour[32].
Музыканты снова разразились своим насмешливым торжеством. Балладу Кёрна рассеяли в суете контрапункта.
После Оуэн снова сказал:
– Почему бы и нет? – и они двинулись к востоку, уже в ночи, глубокой, но не темной: сквозь листву гингко свет из окон штриховал тротуары бледно-оранжевым. Воздух едва ли вообще остыл, лишь у переулков мягкие порывы в лицо или загривок намекали на взмахи небесного веера.
После получаса