подумала? – из глаз его текли слезы.
– Отец, я не понимаю…
– Все ты понимаешь! Ты опозорила нашу семью! Ты… Коли теперь кто прознает, никто не захочет вести дела с отцом такой распутной девицы! Ты разрушила все!
Я взмолилась и заплакала, пытаясь объяснить, что это была не я и я не имела понятия, что произошло, но отец и слушать ничего не хотел. Слишком сильно было то впечатление, что оказало на него увиденное его собственными глазами. Я пыталась понять, что же могла натворить эта девчонка, которую я не желала более называть своей сестрой, но я и подумать не могла, что она отважится сделать подобную подлость.
– Если тебе, Анна, ничего не любо, кроме самой себя, если твое сердце настолько черно, чтобы принести мне свои извинения, то я вынужден просить тебя покинуть этот дом, потому что здесь больше не останется ни капли радости и счастья. А Заломов… Нужно было его сразу пристрелить, ей-богу…
Я слушала бормотания отца, и до меня постепенно доходило осознание того, что здесь произошло. И я взмолилась еще сильнее.
– Отец, прошу тебя, я извинюсь, а после уйду, и ты никогда меня больше не увидишь, коли ты не видишь разницы между мной, твоей родной дочерью, и той, что разрушила наше счастье. Но я прошу тебя дать мне возможность оправдаться, потому как в тот момент, в твоем кабинете находилась не я, а Евангелия в моем обличии! Она самая настоящая ведьма, отец! – я сквозь слезы пыталась рассказать ему, как все было на самом деле.
Он поднял на меня свой взгляд, силясь увидеть в нем отличие от той Анны, что он видел недавно на месте столь омерзительного происшествия. Но кроме моих глаз, полных слез сожаления, он не увидел ничего, что помогло бы ему поверить в то, чего не могло быть на самом деле. И он снова опустил голову себе на колени, обхватив ее руками. Я вскочила и в слезах убежала наверх. Ворвавшись в свою комнату, я упала на кровать и разразилась громкими рыданиями. Следом за мной в комнату вошла няня. Она присела возле меня на кровати и стала гладить меня по голове.
– Няня, милая моя няня, скажи мне, ну разве я хоть раз давала отцу повод усомниться в своей добродетели?
– Конечно нет, дитя мое. Я знаю вас с пеленок и знаю, что вы не способны на такой низкий поступок, – она улыбалась мне, а взгляд ее был преисполнен нежности.
– Моя жизнь кончена, няня. Как она могла со мной так поступить? А как отец мог не поверить мне? – сквозь слезы, заикаясь, лепетала я.
– Ну, полно, Аннушка. Быть может, ваш отец еще отойдет, одумается. Сейчас он слеп, потому что в нем бушует гнев.
– Нет, я должна уйти. Он отрекся от меня. Он всерьез думает, что я способна сотворить подобное! Я больше не могу здесь оставаться, просто не могу. Этот позор будет преследовать меня вечно! И хоть мне некуда идти, быть может, когда он одумается, меня уже не будет на этом свете. Уж лучше умереть, чем жить здесь с таким позором!
– Что вы, Аннушка! – няня положила руку на сердце. – Если уж действительно намерены покинуть поместье, послушайте, что я вам скажу: идите по главной дороге налево. Через пару километров будет