по его мнению, был несправедливым. Но как только усталость схлынула, Венис почувствовала прилив энергии – в тело возвращалась сила. Однако никогда раньше она не испытывала такой антипатии к клиенту. Она надеялась, что никогда больше его не увидит, но слов прощания не избежать.
Он подошел в сопровождении юриста Невила Сондерса, на лице которого было обычное выражение недовольства, словно тот предостерегал клиента от возможного повторения событий, приведших к их знакомству. Холодно улыбаясь, он протянул Венис руку со словами: «Поздравляю». И повернувшись к Эшу: «Вам повезло, молодой человек. Вы должник мисс Олдридж».
Темные глаза уставились на нее, и Венис впервые увидела в них проблеск юмора. Она прочла подтекст: «Мы понимаем друг друга; я-то знаю, что меня спасло, и вы это тоже знаете».
А вслух он произнес следующее:
– Она получит, что ей причитается. У меня бесплатная защита. Не забывайте.
Залившийся краской Сондерс открыл было рот для извинений, но Венис опередила его, сказав: «Всем до свидания», и пошла прочь.
Ей оставалось жить меньше четырех недель. Ни тогда, ни потом она не спросила у юнца, откуда он узнал, какие очки были на миссис Скалли в вечер убийства.
Глава пятая
В тот же самый вечер Хьюберт Лэнгтон вышел из коллегии в шесть часов. Это было обычное для него время, ведь еще недавно он педантично соблюдал маленькие, приносящие утешение жизненные ритуалы. Но сегодня он не видел причины торопиться домой, где его ожидали долгие часы пребывания в одиночестве. Почти бессознательно Лэнгтон свернул направо, пересек Мидл-Темпл-Лейн и, пройдя под аркой Памп-Корт, вышел через Клостерс к церкви Темпла. Церковь была открыта, и он вошел внутрь под звуки органа. Кто-то играл на нем. Музыка была современная, она раздражала Лэнгтона, но он сел на скамью в той части церкви, где располагался хор, там, где сидел почти сорок лет все субботы и воскресенья, позволив усталости и тоске, не отпускавших его весь день, полностью им овладеть.
«Семьдесят два – это еще не старость». Лэнгтон произнес эти слова вслух, но они прозвучали в гулком храме не вызывающим заявлением, а скорее скорбным воплем. Неужели то, что произошло в Двенадцатом суде всего три недели назад, в одну жуткую минуту отняло у него все? С тех пор он постоянно с болью помнил о случившемся. И сейчас при одном воспоминании об этом его охватил ужас.
Лэнгтон дошел до середины своего заключительного слова по делу не столько трудному, сколько юридически интересному, в его основе лежал иск одной международной компании, где затрагивался не только конфликт интересов, но и правовой вопрос. И вдруг потерял нить своих рассуждений. Слова, которые следовало произнести, неожиданно исчезли – их не было ни в его мыслях, ни на языке. Зал суда, где он выступал более сорока лет, вдруг превратился в страшную, неведомую территорию. Он все забыл – фамилию судьи, названия противоборствующих компаний, имя своего помощника и адвоката другой