И что с того? – Франсуа сплюнул в костёр.
– Пойдём дальше. Два пункта. Первый – не стань мы менять, зимники довольно быстро околели бы с голоду. И второй – рыба куда ни шло, но кому кроме самих февралитов нужны эти шкуры? В летних месяцах тепло, там их носить не станут. И получается, что от этих зимников одна головная боль, передохни они все, никто бы плакать не стал. А с ними цацкаются, жратву на них переводят, снадобья, тряпки. Раньше и оружие им поставляли, хорошо хоть сейчас одумались. Ты как считаешь, лейтенант, зачем всё это? Ради сотни-другой вонючих шкур?
Франсуа, сам неоднократно задававшийся тем же вопросом, ответа не знал. Проповедям аббата Дюпре о человеколюбии, альтруизме и Божьих заповедях он не верил. Пускай этой чепухой и ахинеей тешатся недоумки, гнущие хребты на пахотах и посевных – человеку, у которого голова на плечах, подавай объяснение поправдоподобней. Значит, нужны шкуры зимних зверей в июле, нужны для чего-то чрезвычайно важного, чего-то, о чём он, Франсуа, не догадывается, потому что не видит общей картины. А видит лишь то, что происходит в его месяце, в апреле, да ещё фрагменты из февраля. На ничьей, мартовской земле не происходит решительно ничего, поэтому она не в счёт.
– Знаешь что, Антуан, – сказал Франсуа сержанту, – когда вернёмся, подкачусь я, пожалуй, с этим вопросом к июнитам. Спрошу, что такого особо ценного в шкурах. Под первачок спрошу, с уважением, и посмотрим, что мне ответят. Есть у меня среди них пара знакомцев, не дураков выпить на дармовщинку. В общем, парней, с которыми можно делать дела.
Сержант кивнул. Делать дела лейтенант Мартен умел. Это благодаря его оборотистости в кочевье водилась и приличная еда, и выпивка, а иногда из раннего апреля заезжали в гости весёлые и сговорчивые девочки.
Отпустив сержанта, Франсуа расстелил под развесистыми ветвями лапчатой ели спальник, закутался в него, укрылся плащ-палаткой и задумался. Вопросов, ответы на которые он не знал, но хотел бы знать, было множество. Например, что было до того, как две тысячи шестьсот тринадцать лет назад Господь сотворил мир. Ответ на этот вопрос тщательно замалчивался, священники отделывались общим словечком «пустота»: либо скрывали, либо, что скорее всего, не знали сами. Далее: как жили люди тогда, сразу после сотворения? А через тысячу лет? Через две? На эти вопросы ответов также не давалось, их заменяла фраза «так было испокон». Как именно было испокон, впрочем, не объяснялось. Равно как не существовало объяснений множеству вопросов не столь глобальных. К примеру, откуда берётся оружие и патроны к нему, одежда, домашняя и церковная утварь, детские книжки с картинками – другими словами, всё, поставляемое в апрель из летних месяцев. Согласно заповедям Божьим, люди лета не трудятся и не воюют, а заняты исключительно восславлением Господа. Тогда где же и кто же производит все эти предметы? И, главное, как?
Взять хотя бы кольцо, доставшееся Франсуа от матери и передающееся мужчинами их рода возлюбленным, а потом, когда те становились жёнами, старшим сыновьям в день совершеннолетия.