выделяется из общего фона. Особенно женщины.
Взяв голубеющую полупрозрачную ягоду с подноса для фруктов, Рудольф разжевал её, пряно-травянистую на вкус и мало сладкую. Ягоды оставляли приятное послевкусие, и он стал их поглощать, что было знаком его примирения с наличием Чапоса рядом. Стал оглядывать посетителей, занятых своей нехитрой трапезой. Никто не ел столь отвратительно, не пыхтел, не разбрасывал слюну как несытый зверь. Вполне симпатичные, в меру стеснительные перед лицом себе подобных люди, понимающие, что они не у себя в пещере или норе, где нет свидетелей поглощения добычи. Да здесь и не было нор – пещер, исключая беженцев в горах. А и у тех были больше скальные города, чем первобытные пещеры.
Отшлифовавшись внешне, Чапос был бессилен изменить свою структуру внутреннюю. Возможно, это и происходит с отдельными экземплярами, а накапливаясь, изменения меняют и целые группы и сообщества людей.
На Земле в прежние времена мудрецы считали, что Бог всегда лишает грешников, рано или поздно, орудия греха. Но кто Он? Бог? То, что называли эволюцией? Нет. Человек выпал из природной эволюции. Человек стал вне природным, над природным существом. А затем и существом космическим. И что это, как не поиск своего начала, своего смысла, своего утраченного или обещанного «золотого века».
Вот безумец Хагор уверяет же, что жил в таком хрустальном «саду наслаждений», что совершенный мир без малейшей щербинки возможен, что он есть. Но Хагор никогда и ничего не мог, или умышленно не хотел говорить ему такого, чего и без его утомительной болтовни не имелось бы в его собственных накопленных информационных хранилищах памяти. Хагор был похож в этом смысле на побирушку, каких существовало много на Паралее, копающегося в завалах ненужного барахла, выбрасываемого высшими этажами социального местного дома. Мало ли, и ценное что найдут. И находили, находят. Прислушиваясь невольно к нескончаемому говорению этого космического бомжа, и было ещё под вопросом, насколько он таковым являлся, а не был беженцем с островов, анализируя потом, Рудольф вдруг с удивлением узнавал давно знакомое из тех исторических книг, что приходилось ему самому читать в юные годы погружения в человеческую спираль развития. Где была там правда, где кривда, соотносить приходилось с самим продуктом развития на его последнем открытом завитке.
Сидящий же теперь перед ним был, что называется, артефакт, существующая невозможность, говорящий и едящий одушевлённый апельсин, вызревший на ветвях страшной местной эволюции. В том же, что была она страшной, доказательств хватало.
К соседнему столу подошла девушка-подавальщица, ставя перед заказчиками поднос с едой. Она была стройна, и Рудольф пытался дорисовать своим воображением ту часть её нежных и юных ног, что скрывала рабочая туника. Девушка как почуяла пристальное внимание к себе, обернулась к нему, заодно и к Чапосу. Лицо круглое как суповая миска. Красивой она, к сожалению, не оказалась. Да и почему к сожалению? К чьему?
– Что-нибудь