интересов… а кучкой бандитов, грабителей, разбойников и проституток, насильно и нахально захвативших… власть»212.
За И. Э. Бабеля тогда заступился Горький, но постепенно изображения Гражданской войны стали выглядеть все более приглаженными. Показательно, что публикация натуралистического рассказа участника Гражданской войны на Алтае В. Е. Зырянова «Партизаны – парни лютые» в журнале «Октябрь» (1925. № 3–4) сразу вызвала отповедь в прессе за изображение красных повстанцев «жуткими палачами», безжалостно «рубящими односельчан»213. Партийные идеологи критиковали и тех, кто, подобно Илье Эренбургу, осмеливался резко критически показывать чекистов: «“Ужасами“ ЧК надо давно перестать заниматься: в великом социальном движении ничего не увидать кроме Лубянки и под-лубянок, кроме каких-то специфических “злодеев“, сидящих там, это же ничем не извинительная близорукость, переполох, испуг перед революцией»214.
В итоге господство завоевала героико-романтическая позиция, выраженная, например, в поэме Н. Н. Асеева «Семен Проскаков» (1928)215. Это монтаж из ярких цитат-воспоминаний настоящего кузбасского партизана и скверных авторских стихов, где в разговорах офицеров звучит бредовая фраза: «…Под Тюменью // было именье // в семнадцать тысяч душ». Исследователи отмечают: «…исторические описания 20‐х годов о „красных“ жестокостях в гражданской войне, заведомо оправданных классовым подходом, сменились в литературе 30‐х годов „красным“ благородством, “красной“ чистотой помыслов и действий»216.
Много ценных документов опубликовала как советская, так и враждебная большевикам пресса. Крайне важный и недостаточно до сих пор используемый источник – та хроника событий, которая велась белыми журналистами217, а также оценки, даваемые событиям действующими лицами антибольшевистского лагеря. Вот пример ранней и точной газетной характеристики красных порядков: «В советской России диктатура пролетариата давным-давно выродилась в диктатуру над пролетариатом. Уродливые формы политического и социального строительства обусловили возникновение нового „правящего класса“, новой бюрократии, опирающейся на чрезвычайные комиссии и войска „специального назначения“»218.
В целом ряде случаев нет иных источников, отражающих эпизоды партизанщины, кроме газет. Вместе с тем белые журналисты при откровенных и критических описаниях повстанчества и неэффективности его подавления сталкивались с военной цензурой. В начале июня 1919 года редактор влиятельной «Сибирской жизни» А. В. Адрианов писал главе Российского правительства П. В. Вологодскому, что начальник Томского гарнизона «вероятно, под давлением окружающей его военщины запретил нам сообщать что-либо о бандах большевиков – Лубковых, Щетинкиных, Адамовичей219 и проч. [—] под предлогом, что мы сообщаем неверные сведения (а только у них могут быть такие), что мы раскрываем противнику карты и… поселяем тревогу в обществе»