египтянам, яко камень во глубину погрязает (Исх.15:5). Что дружественно Богу и имеет способность прозревать истину, что в истории названо Израилем, лишь одно оно преходит море, яко по суху (Исх.14:22; Евр.11:29), нисколько не чувствуя горечи и солености житейских волн. Так образно, под водительством закона (ибо Моисей был прообразом закона) и израильтяне перешли через море, не омочив ног, египтяне же, вслед за ними вступив в него, потонули, каждый по своей собственной природе: один переходит легко, а другой тонет в глубине.
Ибо добродетель есть нечто легкое и устремленное ввысь, поскольку все, по ее правилам живущие, яко облацы летят, по словам Исайи, и яко голуби со птенцы (Ис.60:8). Ибо тяжел грех, как говорит один из пророков, над талантом оловянным седящий (Зах.5:6). Если же кому такое изъяснение истории представляется натянутым и неуместным, и он не допускает, чтобы чудо, совершенное при переходе через море, описано было для нашей пользы, тот пусть послушает апостола, что онем же сия вся образи прилучахуся, писана же быша в наставление наше (1Кор. 10:11).
Истинное совершенство состоит в том, чтобы никогда не останавливаться в возрастании к лучшему
Итак, в том состоит, по моему суждению, совершенство христианской жизни, чтобы со всеми именами, выражающими значение имени Христос, иметь общение душою, и словом, и образом жизни, так, чтобы, по благословению Павла, на нас постоянно сохранялось во всей полноте, без всякой примеси зла, освящение во всецелом теле и душе и духе (1Сол.5:23). Если же кто скажет, что благо труднодоступно, ибо один Господин творения неизменяем, а человеческое естество изменчиво и склонно к переменам, и как можно в изменчивом естестве достичь твердости и неизменности в добре? на эти слова мы возразим, что никто не может быть увенчан, если не законно будет подвизаться (2Тим.2:5), а не может быть законного подвига, если нет противоборствующего. Следовательно, если бы не было противника, не было бы и венца; победа сама собою не существует, если нет побеждаемого. Итак, мы подвизаемся против самой изменчивости нашего естества, мысленно борясь с нею, словно с неким противником, достигая победы не тем, что ее ниспровергаем, но тем, что не попускаем ей пасть.
Ибо не к одному только злу направлена изменяемость человека (невозможно было бы ему пребывать в добре, если бы по природе он имел склонность к одному только тому, что противно добру), но изменяемость производит и прекраснейшее дело возрастания в добре, когда изменяющегося к лучшему изменяемость в сторону добра постоянно приближает к Божеству. Таким образом, то, что кажется страшным (я имею в виду изменчивость нашего естества), есть словно бы некое крыло для воспарения к большему в этом убеждает наше рассуждение. Так что было бы даже вредом для нас, если бы наша природа не допускала изменяемости к лучшему.
Итак, пусть не скорбит тот, кто видит в своей природе склонность к изменению; но, непременно изменяясь