в том, что общество сейчас таково, как и было всегда: символическая система действий, структура статусов и ролей, привычек и правил поведения, созданная для того, чтобы стать движущей силой земного героизма. Каждая модель поведения в чем-то уникальна, а каждая культура – это отличная от других система героев. То, что антропологи называют «культурным релятивизмом», на самом деле есть относительность героических систем по всему миру. Но каждая культурная система – это драматизация земного героизма. И каждая система отводит роли для представления различных степеней героизма: от «высокого» героизма Черчилля, Мао или Будды, до «низкого» героизма шахтера-угольщика, крестьянина, простого священника. Простой каждодневный приземленный героизм написан заскорузлыми руками, которые вытаскивают семью из голода и болезней.
Не имеет значения, является ли культурная героическая система чисто магической, религиозной и примитивной, или светской, научной и цивилизованной. Главное, это мифологическая система, и целью людей в ней является приобретение чувства собственной первостепенной ценности, космической уникальности, важнейшей пользы для окружающего мира и непоколебимой значимости. Они добиваются этого чувства, зубами выгрызая себе место в природе, создавая памятник человеческим ценностям: храм, собор, тотемный столб, небоскреб, семью, включающую в себя три поколения. Люди верят и надеются, что вещи, которые создает человек, обладают непреходящей ценностью и могут пережить и превзойти смерть и упадок; человек и плоды его деятельности имеют значение. Когда Норман О. Браун сказал, что западное общество со времен Ньютона, неважно насколько оно научное или светское, все еще остается таким же «религиозным» как любое другое, он имел в виду следующее: «цивилизованное» общество – это обнадеживающая вера в то, что благодаря науке, деньгам и товарам человек имеет большее значение, чем любое другое животное. В этом смысле все, что делает человек, становится религиозным и героическим, но все же подвергается опасности оказаться вымышленным и ошибочным.
Вопрос, который после этого становится наиболее важным из всех, что человек может задать сам себе, таков: насколько он осознает то, что делает ради достижения чувства героизма? Я полагаю, что, если бы каждый честно признал свое стремление быть героем, это стало бы сногсшибательным раскрытием истины. Это бы заставило людей требовать от культуры отдать им должное – базовое ощущение ценности человека как уникального вклада в космическую жизнь. Могут ли современные общества удовлетворить столь честное требование, и при этом не быть потрясенными до самых основ? Только общества, которые мы сегодня называем «первобытными», давали такое чувство своим членам. В современном индустриальном обществе представители национальных меньшинств, кричащие о свободе и человеческом достоинстве, на самом деле неуклюже просят о том, чтобы им дали чувство первичного героизма, которого исторически они были