головы. А остальное вычерпала пальцем. И только тогда поняла, что кроме питахайи в напитке было вино, причём довольно крепкое.
Дорогу до Оплетённой горы я помню смутно. Кажется, я, даже пьяная, благоразумно молчала. Помню, что в паланкин меня подсаживал Арунотай, а Вачиравит почему-то поехал верхом на гауре. Смотрелся он на нём весьма неплохо… В паланкине было тенисто, на удивление прохладно и ничего не видно, и я, кажется, заснула, а проснулась только когда всё тот же Арунотай отдёрнул занавеску, чтобы помочь мне добраться до свадебной опочивальни.
– А что, муж мой ненаглядный боится, как бы ненароком не показаться галантным? – фыркнула я, больше выпадая, чем вылезая из паланкина.
Арунотай вздохнул, как любящий хозяин капризной лошади.
– Вы же знаете, брату нелегко. Не судите его строго. Я надеюсь, со временем он к вам привыкнет.
– Да мне-то что, – пожала плечами я и сосредоточилась на том, чтобы ставить ноги более-менее на одной прямой. Сон в паланкине пошёл мне на пользу: я хотя бы не падала через шаг. Надо же было так опростоволоситься! В свою защиту могу сказать, что до сих пор никогда не пробовала вина, от которого бы не разило вином за два дня пути.
– Конечно, я понимаю, – кивнул Арунотай. – Какой юной прати будет приятно такое пренебрежение со стороны супруга… Я поговорю с ним, надо же ему с вами хоть познакомиться.
Ой, кажется, моя язвительность сослужила мне дурную службу… Похоже, Вачиравит вовсе не собирался навещать свадебные покои сегодня ночью, а теперь брат пойдёт его уговаривать! Вот промолчала бы, была бы вся ночь в моём распоряжении! Впрочем, я бы всё равно не доверила себе разведку на хмельную голову. Просплюсь, а завтра с полным правом пойду гулять.
– Не утруждайтесь, – на всякий случай сказала я, заставив Арунотая ещё раз вздохнуть и нахмуриться.
– Мой брат не плохой человек, – просительно произнёс он, как будто не в первый раз защищал Вачиравита от тех, кого тот обидел.
Я покивала и решительно закрыла рот. Я не хотела ни прощать Вачиравита, ни проникаться сочувствием к Арунотаю. Эти душегубы убили мою амардавику, скорее всего, после того, как сами же на неё напали. Они не заслужили, чтобы я относилась к ним, как к людям.
Арунотай подвёл меня ко входу в какое-то здание, и я наконец заметила, где нахожусь. Передо мной росло дерево. Точнее, даже не дерево, а пучок тонких стволов, которые когда-то обвили дерево и приняли его форму, задушили его и высосали из него соки, так что постепенно оно рассыпалось трухой, а внешняя оболочка из паразитических лиан осталась. И вот сейчас я стояла у самого основания этой оболочки, перед зияющим тёмным провалом, в глубине которого угадывалась дверная ручка. Ложный ствол местами утолщался, и в таких местах лианы раздвигались, образуя высокие и узкие окна, а кое-где выпячивались полусферой, будто они были полосками на стеклянной трубке, в которую дунул стеклодув, чтобы создать круглую колбу. В этих шарообразных