над ним, затуманив сознание. Что если он не справится, покажет свои страдания, не сможет сдержать слез? Не легче ли было выполнять все приказы беспрекословно, вести себя, как другие, не лезть на рожон? При этом юноша отчетливо понимал, что только выказывая безразличие и бесстрашие, он психологически побеждал своего мучителя. Для него это было важнее боли, которую ему придется претерпевать.
– На землю! – вновь отчетливо скомандовал господин Ролли. Артур медленно подчинился приказу, предусмотрительно положив рубашку под лицо, чтобы мучитель не видел его глаз во время истязания. Хотя, может, это будет не так уж и больно, как ему кажется… Однако когда в воздухе просвистел хлыст и опустился на его голую спину, бедному юноше показалось, что кожу прожигают каленым железом. Он не смог сдержать тихого стона и дрожащими руками вцепился в рубашку, словно она могла хоть как-то спасти его от боли.
Клипсянин чувствовал, что кнут нанес ему глубокую рану, из которой сразу же хлынула горячая кровь, заливая благоустроенную дорожку. А потом было еще много вспышек боли, резких и оглушающих, когда его тело сильно вздрагивало и тут же замирало, в изнеможении. Несчастному казалось, что пытка длится вечно, и он уже не верил в то, что дотянет до конца. Сознание то уходило от него, то вновь возвращалось, подобно морским волнам; ему мерещилось, что он захлебывается в воде, ему нечем дышать, а потом коварное течение вновь прибивало его на берег, и он приходил в себя, совершенно измученный и обессиленный. Из его глаз струились слезы, которые он был не в состоянии сдержать. Наконец, воцарилась какая-то странная зловещая тишина, и удары прекратились. Песок под ним был залит его собственной кровью.
– Раны глубокие, их теперь надо зашивать, – нерешительным голосом произнес раб, который все это время наносил тяжелые удары. В глубине души ему было жаль юношу, подвергнувшегося такому суровому наказанию. Теперь у бедняги может начаться лихорадка, раны будут рубцеваться и чесаться, причиняя невыносимые страдания, и он, вероятнее всего, на время будет отстранен от общественных работ.
Господин Ролли удовлетворенно хмыкнул, глядя на строптивца, беззащитно лежавшего на земле. Медленно приблизившись к Артуру, мужчина грубо перевернул его на бок острым носком своей туфли. Лицо раба было белее снега, несмотря на сильный загар, а голубые глаза блестели от слез.
– Прости, Бат, но это еще не все, – с деланным сожалением проговорил старый армут, с полным безразличием глядя на избитого юношу.
– До вечера ты будешь прикован кандалами к дереву, а все остальные будут смотреть на тебя и набираться ума и послушания. Вечером тебя отведут к врачу; он же даст тебе воды.
Так как Артур продолжал молчать, никак не отреагировав на данную тираду, господин Ролли лениво ударил его ногой в живот, заставив юношу сжаться от новой вспышки боли. Затем мужчина, подумав, что и так уже достаточно наказал наглеца, хлопнул в ладоши, подзывая надсмотрщика. Как и обещал старый армут, Артуру надели кандалы на руки и поставили у дерева в центре небольшой площади, где в основном