США в наступлении и обороне и даже объяснил бы особенности процедуры вынесения импичмента американскому президенту. Причем, заметьте, никаким американистом я не стал, более того – ни дня не работал на данном направлении, так что сии приобретенные знания и навыки мне, увы, не пригодились. Но вернемся к хронологии и повествованию…
…После летней практики в «Интуристе», которую мы проходили по окончании третьего курса, у меня появилось новое увлечение. Дело в том, что совершенно случайно, из-за отсутствия мест в англоязычных отделах, я попал в «Восток-2» – отдел, который ведал приемом туристов из стран Восточного Средиземноморья, в основном, арабов. Посему, вольно или невольно, пришлось резко въезжать в арабский язык. Мне это было легче, чем другим коллегам с первым английским, поскольку я уже имел весьма неплохое представление об иврите – двоюродном брате арабского, о чем, по понятным причинам, разумеется, умалчивал.
Ловя от нового языка полный кайф и памятуя о детской мечте – разгадать узоры арабской вязи, я, применил всё свое обаяние и договорился о прохождении ускоренного обучения на годовых интуристовских курсах. Таким образом, к штудированию Библии, вед, Дхамапады и буддийских сутр добавились Коран, хадисы, записи учения суффиев. В-общем, увлек меня тогда Восток, увлек. И, надо сказать, долго не отпускал…
Мою успеваемость и усердие на означенном «треке», видимо, заметили и оценили по своим видам. В один прекрасный день меня вдруг вызвали в институтский партком «для беседы». Там улыбающийся парторг как-то очень долго жал мою руку, заглядывал в глаза (злые языки утверждали, что он был тайным гомосеком), причмокивая языком, а затем «передал» двум вежливым товарищам в строгих серых тройках и вышел из кабинета.
Вежливые товарищи в тройках, прежде чем начать разговор, взяли с меня подписку о неразглашении. Оказалось, они прекрасно знакомы с моей небольшой тогда еще биографией, хорошо осведомлены о нюансах студенческой жизни и учебы, в курсе подробностей практики в «Интуристе», знают о моих увлечениях, а самое любопытное – о моем начальном владении ивритом, что я, повторю, абсолютно не афишировал. Читая на моем лице смущение и некоторый страх, к моему удивлению, ни в какую кутузку меня за изучение «сионистского языка» не поволокли, а наоборот, называя по имени и отчеству, похвалили:
– Очень хорошо, что у вас, Михаил Георгиевич, есть стремление и способности к языкам.
После чего сделали предложение в духе Дона Корлеоне. В смысле, от которого нельзя отказаться. Нет, не стучать на сокурсников, чего-чего, а стукачей, стучавших по разным линиям разным «кураторам», в колледже хватало. Предложение, «с учетом знания тамошних языков» касалось стажировки на Ближнем Востоке, а также вопроса о возможном «целевом распределении» по окончании вуза, «если сложатся обстоятельства».
…Что касается Светки, то она на какое-то время как-то выпала из моего поля зрения. Нет, мы, конечно, иной раз созванивались с ней по поводу каких-то текущих