мучила Лелю вопросами о последних Романовых и отстала, только когда уставшая Леля случайно сказала, что последний наследник Российского престола Алексей Николаевич болел редкой болезнью педофилией вместо гемофилии. Класс взорвался смехом, а учительница, с которой Леля еще в начале урока поспорила из-за своего внешнего вида, с нескрываемым удовольствием поставила ей два в журнал. На перемене каждый одноклассник считал своей задачей объяснить Леле как дуре, чем одно понятие отличается от другого. И в Леле закипели прежнее раздражение и желание отчужденности.
После последнего урока у кабинета ее поджидала Ксения Михайловна.
– Ну идем, Сергей Никитич ждет, – сказала она, обдав Лелю всеми запахами, которые можно почувствовать, пройдя летом после дождя около цветочной клумбы. На улице это обилие ароматов наполняет легкие свежестью, а в помещении хочется сунуть голову в воду, только бы перестать задыхаться от сладости аромата. – Ну зачем же ты так сразу на рожон!.. – добавила Ксения Михайловна с досадой. И было в этой досаде что-то не человеколюбивое, а трусоватое. Так может сокрушаться человек, который случайно угодил под раздачу из-за другого.
Пройдя мимо тихой старушки-секретаря, они постучали в ободранную и пошарпанную дверь бывшей бухгалтерии.
– Входите-входите! – послышался бодрый голос.
В ноздри ударил все тот же уютный запах дешевого растворимого кофе. Сергей Никитич что-то читал, облокотившись о стол. Леля села в кресло напротив, Ксения Михайловна встала позади.
– Сергей Никитич, – подала голос классная руководительница, – Оля Стрижова, как вы и сказали.
– Добрый вечер, Леля. Чудесный день! Птички замерзают на лету, и ничего не помешает нам побеседовать о…
– Птицы на юг улетели.
– Как это, а воробьи? А синички? Голуби, в конце концов!.. Так, Леля, на тебя жалуются. Тебе самой-то зачитали обвинение или ты не знаешь, за что задержана?
Леля вздохнула.
– Знаю.
– Конечно знает! – подала голос Ксения Михайловна. – Как она может не знать, что провинилась. Прекрасно знает!
Леле стало неприятно, что Ксения Михайловна стоит у нее за спиной. Говорить хотелось только с директором.
– Хорошо, Ксения Михайловна, хорошо. Я вас понял. Хотите чаю, кофе?
– Не откажусь, да.
– Попросите у Марьи Георгиевны, она вам вкуснейший кофе заварит. Вкуснейший!
И классная руководительница, опора учеников, стена, которая должна защищать своих подопечных от любых ударов, обрадованная тем, что сможет пересидеть у секретаря надвигающуюся неприятную сцену, поспешно вышла.
– Что, Леля, тяжело вливаться в коллектив? – спросил директор со вздохом.
– Непросто, конечно.
– А особенно непросто, когда обретаешь острые края и даже не пытаешься смягчиться, только режешь и режешь все, что рядом.
– Они, знаете, тоже…
– Все хороши, не спорю! Вот чему меня научила школа, так