непременными ставнями и лавочками у калиток. Курочки в траве у заборов гребли лапами и клевали что-то с важным видом, морально разлагалась на нагретой солнцем бетонной плите ледащая псина. Стучали клювами вернувшиеся с югов аисты-буслы, пританцовывая в своем гнезде, сооруженном на тележном колесе, которое местные укрепили на срезанной верхушке дерева.
Я глубоко вдохнул чистый воздух, в котором слышался уже запах реки и заливных лугов, и напряг память Геры, вспоминая номер дома и улицу.
– Германушка, сынок, а помоги бабуле? А то я за один раз четыре ведра не унесу, а возвращаться страсть как не хочется, – раздался бодрый голос за моей спиной.
– Пантелевна! – память выдала отчество старушки сразу же. – Конечно, давайте сюда ваши ведра!
Это была одна из тех стальных бабушек, на которых держится мир. Платочек с цветочками, аккуратные кофточка и юбка, калоши: вроде бы всё и простенько, но со вкусом. В руках Пантелевна держала четыре металлических ведра, и двигалась она к колодцу, который стоял тут же, у забора.
– Кш-ш-ш-ш! – шикнула бабуля, и не меньше четырех разомлевших на крыше навеса котов порскнули в разные стороны. – Это коты Якова! Яков – он ведзьмак, я сама бачила, как он ремни до березы вяжет и заломы на поле робиць…
Эти белорусские мягкие «дз» и «ц» как-то сразу согрели душу, несмотря на упоминания про ведьмака. Уверен, Яков рассказывает всем вокруг, что ведьма – это как раз Пантелевна, вот у нее вороны постоянно на даху сидят! Я крутил ворот, спуская ведро на дно колодца, выложенного бетонными кольцами, и наливал студеную воду, бабуля придерживала свои оцинкованные сосуды.
– Германушка, а ты мне дров не наколешь? А я уж дранички в печи сготовлю, да со свежею сметаною, м? Ты ведь один теперя, как Федоровна-то отошла в мир иной, Царствие ей Небесное…
В груди у Геры что-то шевельнулось, но я, как бы это ни было цинично, ничего по поводу смерти его матери не чувствовал. Поэтому только кивнул:
– И дров наколю!
Пока я пыхтел с двумя полными ведрами, стальная бабушка Пантелевна уже добежала со своими до дому, вынесла мне колун на длинной ручке и жбан с взваром, чтобы было чего попить, если утомлюсь.
– Ты сходи домой переоденься-то, Германушка…
Мы были соседями, и высокая, на кирпичном фундаменте, изба семьи Белозоров стояла буквально напротив, на другой стороне улицы. Клямкнув калиткой, я вошел внутрь, открыл ключом простую, деревянную, выкрашенную белой краской дверь и остановился в сенцах. Проходить дальше не стал – не хотел начинать знакомство с новым-старым домом впопыхах. Тут имелись кирзовые сапоги, галифе, потертая и видавшая виды рубаха – в самый раз для колки дров.
Напоминая себе Челентано, я взялся за работу. Гера был парнем крепким, атлетичным, да и топор в руках держать ему явно приходилось – мозоли были на нужных местах. Я тоже вырос в частном секторе и работы не боялся, а потому – березовые и сосновые чурбачки раскалывались под ударами один за другим, куча дров постепенно