с возмутительным спокойствием повторила Мария, – и завтра в районе десяти я с ним встречаюсь. Просмотреть либретто, обсудить условия, подписать бумаги.
И тут полковник не выдержал. Аккуратно сложив «экспертизку» и подбив ее по краям, он произнес, спокойно модулируя голосом:
– Только через мой труп.
Изящные ноздри дрогнули, в глубинах безмятежных, прохладных глаз зажглись опасные огоньки. С нежной улыбкой, не предвещающей ничего доброго, изогнув боевым луком безукоризненную бровь, Мария хладнокровно промурлыкала:
– Что ты, милый мой, это лишнее. Трупы, маньяки, душегубы – это давно уже пройденный его этап.
Тут требуются пояснения.
Сид этот, в миру Михаил Ситдиков, – легенда неформальной сцены и солист панк-группы «Боль да смех». Человек известный, этого не отнять. Уж на что полковник Гуров далек от всех сортов квазикультур, но и ему за последние двадцать пять лет намозолило глаза это культовое явление. Не сказать, что оно лезло в эти самые органы зрения, – просто он был такой… заметный. Отличающийся. Пожалуй, кто угодно мог бы узнать его без проверки документов. Хотя если умоется и причешется, то не факт, может и остаться неузнанным.
Вот как выглядел наш ответ покойному Сиду Вишесу: тощий, сутулый, расхристанный. Длинный, с длинными же руками и ногами, выдающимся носом. Вечно размалеванный в черное, белое, местами – красное, перманентно ощеренный в дебильной ухмылке и с огромными, вытаращенными, безумными глазами. На голове, в зависимости от периода творчества, произрастали либо патлы, торчащие на манер чертовых рогов или морской мины, а то и ничего, кроме сияющей выбритой лысины, на которой маркером выводилось культовое же слово из трех букв.
Произведения все под стать – упыри, хитники с вилами, лесники-людоеды и аналогичная русская народная жуть да бытовуха. Не Стивен Кинг, не Лавкрафт, не граф Толстой и племянники, скорее художественное изложение сводки преступлений в сельской местности. На сцене он вел себя так, точно сквозь него пропускали не менее полутора тысяч вольт.
В общем, страшновато.
Впрочем, голос имел сильный и красивый. В дальнейшем, бросив пить и приодевшись, Сид еще и вставил зубы – тогда-то выяснилось, что и тексты, положенные на музыку, не столь уж плохи, особенно по сравнению с аналогичной продукцией.
Имелся еще один неприятный момент. Как ни старался Гуров – а он старался, подбирая цензурные тезисы в обоснование своего вето, – но так и не припомнил ни одного скандала, связанного с именем Ситдикова. На что и Мария не преминула указать:
– Не понимаю, чего ты дергаешься, как холодец. За двадцать пять лет активного прыганья по неформальным сценам – ни одного протокола. По-моему, результат отменный.
Однако муж уступать не собирался:
– Тем более. Значит, он двусмысленный, на сцене – один, в жизни – другой, это готовый маньяк. Или просто никогда не попадался.
Мария продолжала работать адвокатом дьявола, по-прежнему спокойно, с осознанием собственной правоты:
– Не важно, что