возможность имеется, я всегда говорю правду.
– Заткнись. Ты, конечно, полная тундра…
Приподнявшись, Гуров поклонился:
– И снова благодарствуйте, барыня.
– …А теперь уже ты не выпендривайся, а просто припомни и назови хорошие, по-настоящему сочные роли в пьесах, которые могла бы играть тетенька, а не соплюха двадцати трех лет с ногами от ушей. Соображаешь?
«Она что, ждет ответа?» – подумал он и промолчал.
– Иное дело в опере – там хорошо. Утверждай себе, что ты Иоланта и тебе восемнадцать. Даже если ты весишь под тонну и до пенсии пара часов – публика примет на ура. А почему?
– Сдаюсь.
– Да потому, что петь, если мало-мальский голос есть, можно хоть до смерти. В мюзиклах не так важен голос, куда важнее вовремя войти в струю, найти свою нишу, стиль. Коли имеются и артистические данные – тем лучше! Посмотри на Сида…
– Слуга покорный, уволь, на ночь глядя.
– А вот зря, – кротко заметила Мария, – ибо предубеждение и гордыня, особенно для сыщика, – это третья группа инвалидности.
– Тем более, пощади инвалида, – фыркнул муж.
Она вздохнула, глянула с любовью и сожалением, уселась, положив одну прекрасную ногу на другую такую же, и терпеливо начала в который раз:
– Пытаюсь я, Лев Иваныч, донести до вас очень простую мысль. Сид, после стольких лет работы в конкретном стиле, не побоялся измениться – и выиграл.
– Что и понятно, – подхватил муж, – ибо до гроба по сцене скакать нехорошо.
– Иные и скачут, да еще и по всему миру. И собирают на старых дрожжах и ностальгии полные залы инфантилов. Суть-то не в этом. Попробую тезисно, максимально понятно: считаю, что он очень грамотно поступил. Вижу в сотрудничестве со здравомыслящим профессионалом очень хороший шанс для себя.
И твердо завершила:
– А также – и большую честь.
– Да в своем ли ты уме? – возмутился он. – Какую честь?! С кем ты собираешься сотрудничать, преподаватель, без трех минут народная артистка, лауреат и все такое…
Мария многозначительно посулила, что про «все такое» поговорит с ним особо.
– Теперь то, что звезда первой величины из совершенно другой галактики…
– Черной дыры, – бросил он.
Она возвела глаза к потолку, взывая о даровании терпения:
– Зачем я только обещалась его любить – и в болезни, и в деменции.
Гуров наступал:
– И потом, что ты, в Питер уедешь? Не пущу.
Наконец-то Мария возмутилась по-настоящему. Как же, посягательство на свободу передвижения:
– Он в Москве работает, и давно уже, темнота ты непроглядная! Но даже если бы и в Питер – что такого?
– Бросаешь мужа, – горько констатировал он.
– Да отделаешься от тебя, как же. Гуров, приди в себя! Сид – умница, талантище и звезда, это объективная реальность, отрицать которую есть абсурд и шизофрения. И то, что он вышел именно на меня, – колоссальная удача. Это показывает, что я – абсолютная ценность. Независимо от галактики. Вопросы?
Лев Иванович открыл рот. И закрыл. И наконец,